Каменный город

— В Одессе нырнул, у нас выплыл. Ловко, ничего не скажешь. Но, как видишь, снова встретились.

Жора мгновенье помолчал, оценивая обстановку. Черт! Как он мог упустить из вида, что здесь начальником УРа Ромаданов? Хватка у него мертвая и слишком знакомая. Однако что же ему известно? Посмотрим. Еще рано бросать карты на стол, и вообще — джентльмены должны узнавать знакомых!

— Ах, это вы, Кондрат Михайлович! — Жора приподнял шляпу. — Какая неожиданная встреча, гражданин начальник!

— Вот именно, — усмехнулся Ромаданов.

— Рад бы побеседовать с вами, но боюсь, что моя дама заскучает... — Жора вопросительно взглянул на Ромаданова.

— А я боюсь, что там скучает Никос. Придется поехать со мной.

Жора досадливо надвинул шляпу на лоб. Чертов Никос!.. Значит, карта бита!

— Что ж, поехали... Садитесь, — вздохнул он.

— Спасибо, будет лучше, если поедем в моей машине.

— Шикарно! — Жора обернулся к своей спутнице: — Извините, мадмуазель, но, как выяснилось, мне нужно смотаться на одно деловое свидание. Пишите письма!

...Свет крупной лампочки, опускавшейся с потолка, резал глаза. В комнате было душно. Зарешеченное окно, очевидно, никогда не открывалось. От недавно вымытого пола пахло керосином.

Повесив свою кожаную куртку на спинку стула, Ромаданов обмахивался платком. Сейчас он напоминал мастерового, удовлетворенно отдыхающего после завершенной работы. Только духота донимала этого большого, несколько грузного человека, хотя потел он мало, как большинство типографщиков, кожа которых — серовато-землистого оттенка — носила следы отравления гартовой пылью. Может быть, поэтому и удавалось ему даже летом ходить в кожаной куртке, над которой посмеивались молодые сотрудники УРа. Она была «пунктиком» Ромаданова, так же как и тяжелый именной маузер, полученный от Одесской губчека «За борьбу с контрреволюцией».

Обмахиваясь платком и щуря голубые добродушные глаза, Ромаданов смотрел на Димку. Тот сидел поникший, зачем-то надраивая пальцем жестяной инвентарный номерок, прибитый к столу. Откуда-то появилась отрыжка, и в нос то и дело ударяла щиплющая струя газа — давал себя знать «Самотек». «Посадят теперь в допр», — думал Димка. Он помнил, что шептал по дороге Валет. «О папиросах — молчи. Говори: знать ничего не знаю, мимо шел». А какое тут «молчи», когда сбоку стола сидит тот самый франт, который купил первую пачку! И вовсе он не пьяный...

— Ну-с, коммерсант, — усмехнулся Ромаданов, — все продал?

— Ну, все, — не поднимая головы, буркнул Димка.

— И деньги отдал?

— Ну, отдал...

— Ты, брат, не нукай — я таких гавриков, как ты, видел больше, чем бродячих кошек. И — ничего. Никого не съел. Живут. Людьми становятся. Чуешь?

— Ага.

— А коли так, то давай будем разговаривать. По-простому, без злости. Идет?

Димка кивнул головой.

— Ну, вот, скажи-ка, — наклонился к столу Ромаданов, — ты знал, что папиросы краденые?

— Знал... Валет говорил, — неохотно ответил Димка.

— Гм!.. — удивился Ромаданов, не ожидавший такого откровенного признания. Опыт подсказывал: новичок! Чекист Ромаданов не первый год сталкивался со страшным наследием войны и разрухи — беспризорностью. С болью в сердце смотрел он на запуганных, озлобленных человечков, глядевших на него, как хищный зверек на охотника. Одно слово — архаровцы! Попотеешь, покуда выправишь таких! Но тут — другое. Вот сидит перед тобой человек, маленький — а человек. И, может быть, от тебя, от первого, кто поговорит с ним по-человечески, зависит — с кем он пойдет, кем станет.

— Эк тебя! — крикнул он, нахмурившись. — Как же это ты... если знал?

— Кормил он утром... Сказал — деньги даст.

— А сказал бы убей — ты бы и убил?

— Нет... Я продавать больше не пошел бы... Ну его!..

— Эх ты, Виконт!.. — как-то хорошо улыбнулся вдруг Ромаданов. — Виконт!.. Так, что ли, кличут?

— Это он — так, — Димка слабо кивнул назад.

— Ну, а зовут-то как?

— Димка... Бурцев.

— Дмитрий, значит... — Ромаданов хитро прищурился. — А что это такое — виконт — ты знаешь?

— Знаю. Читал. Виконт де Бражелон.

— Ишь ты! — Ромаданов смешно вскинул белесые брови. — Да ты, брат Дмитрий, выходит, начитанный! Учился, что ли? Из школы удрал?

— Ага, — кивнул головой Димка.

Ромаданов обошел стол и, придвинув свободную табуретку, сел рядом с Димкой. Тяжелой рукой он приподнял Димкину голову за подбородок. Большие, серые, расширенные волнением глаза глянули на него. Ромаданов не выдержал этого взгляда.

— Гляди, что делается, Соловьев, — обернулся он к «франту». — Что делается, а?

Соловьев отложил в сторону ручку и, оторвавшись от исписанного листа бумаги, впервые прямо и доброжелательно посмотрел на Димку. Его полные, девичье-яркие губы дрогнули в улыбке.

— Ну-ну, рассказывай, — сказал Ромаданов, слегка тряхнув Димку за плечо.