Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель

– Я же говорил, что тебе придется умереть, – прошептал Волькша и сел на землю, что бы унять дрожь в ногах. Но вот была ли то немочь, что всегда накатывала на него после битвы, или это сказалась большая потеря крови, Каменному Кулаку так и не понял: слабость поборола его и уложила рядом с поверженными врагами.

Посланник Харека Скьёлдинга

Волькша увидел ее огромные васильковые глаза. Горе застило их небесную лазурь серой пеленой. Даже игривые ямочки на ее щеках превратились в горестные складки.

– Все хорошо, Эрна, – одними губами прошептал Варглоб: – Они не вернутся…

– Что ты говоришь? – сквозь слезы спросила ругийка: – Я не слышу тебя. Повтори, если можешь.

Эрна склонилась и поднесла ухо к самым губам Волькши. Ее неприбранные волосы рассыпались по его лицу, и он вдохнул их дурманящий аромат.

– Леля моя, никто и никогда не разлучит нас, – прошептал он, касаясь губами нежной раковины ее уха: – Помнишь, я обещал тебе, что твой муж и его отец никогда не вернутся?

– Конечно помню, – сказала Эрна. Слеза скатилась с ее щеки и упала Волькше на лоб.

– Не плачь, моя Эрна, – попросил Волкан: – Теперь они точно больше никогда не вернутся в нашу жизнь. Теперь ты по-настоящему свободна…

– Но ты истекаешь кровью, – продолжала скулить Волькшина суженая.

– Это царапина… – попытался утешить ее Годинович, но слабость вновь одолела его…

В следующий раз он пришел в сознание от дикой боли.

– Самое лучшее – прижечь рану. Иначе она загноится и может отравить кровь, – деловито рассуждал Густав, диковатого вида варяг, считавшийся на Бирке лучшим знахарем и костоправом. Орудуя так, точно перед ним мертвое тело он сыпал в открытую рану раскаленную золу какого-то папоротника. Его нисколько не смущало, что кое-где в пепле еще тлели угольки. Горячечная дрожь сотрясала тело раненого, но знахарь только радовался этому.

– Это Хель колотится в двери его тела, а каргу не пускают, – потирал он руки с самым довольным видом: – Эх, жаль, что я не видел, как этот малый кулаком проломил грудину даннскому прихвостню, – сетовал он.

Любопытство тех, кто видел поединок Волькши с Бергертайлерами, было так велико, что они упросили Густава осмотреть тело Кутца, прежде, чем он поднимется в дом Кнутнева. Весть о том, что ругийский купец был смертельно ранен обломком собственного ребра, вызвала у шёрёвернов, особенно тех, кто впервые видел Каменного Кулака в бою, благоговейный трепет.

– Ну, да ничего, – успокаивал сам себя знахарь, продолжая деловито трусить золу в рану: – В следующий набег пойду с Хрольфом и все увижу. Что шеппарь, возьмешь меня с собой? – обратился он к стоявшему возле окна племяннику Неистового Эрланда.

– Не обессудь, викинг, но пока мне не построят хотя бы один новый драккар, боюсь, места на Громе больше ни для кого не найдется.

И Хрольф не кривил душой. Из двухсот воинов, что приходили проситься в его манскап, он принял только восьмерых. Еще девяти десяткам были обещаны места на сундуках тех кораблей, что спешным порядком стругали на Екерё и в Виксберге.

– Сразу видно, что прежде ты на Бирке тишком ныкался, – укорил его Густав: – Невежа ты, коли не знаешь, что у меня свой драккар имеется, не хуже твоего.

– Тогда это уже другой разговор, – примирительно сказал Хрольф, уже имевший подобные договоры с шестью шеппарями: – Как буду куда собираться, кликну.

Знахарь тем временем пеленал Волькшину рану чистыми тряпицами. Видать папоротник, что пошел на жгучее снадобье, был не прост. Боль из раны ушла почти сразу, а на ее месте угнездилось ласковое тепло, растекавшееся по телу подобно полуденной дреме на солнечном припеке.

– Пусть много пьет. Пиво – хорошо. Эль – хорошо. Но лучше всего – красное франкское вино. Еще пусть есть свеклу с не прожаренным мясом. И мед с орехами, – наставлял знахарь Эрну.

Та послушно кивала головой.

– Дня через два-три рану надо промыть. Лучше ему это время с полати не вставать. Хотя… Молодой он. Такая царапина ему, как собаке репей: позудит и отвалится.

Знахарь с удовольствием осмотрел свою работу и поднялся.

– Все, – сказал он: – Теперь все пошли вон. Ваш Кнутнев спать должен.

Шёрёверны, набившиеся в горницу вместе с Олькшей, который принес раненого приятеля домой, послушно затопали вниз по лестнице.

– А корабль твой как звать-величать? – спросил Хрольф знахаря.

– А что? – полюбопытствовал тот.

– Так ведь мой Гром – он же Трюморк, а они, сам знаешь, тезок не любят.

– Не бойся, шеппарь, – подмигнул Густав: – У меня на форштевне Саганскрул однорогий красуется.

– Во, как оно все складывается! – порадовался Хрольф. Кто же не знает, что Саганскрул сам по себе щепка в море, а если он в ватаге, то, почитай, у всех кораблей удача золотой цепью к мачтам привязана.

– Так что, Хрольф, возьмешь меня в дело? – еще раз спросил костоправ прощаясь.

– Вот тебе в том мое слово, – ответил шеппарь Грома: – Только когда это еще будет…

– Когда бы ни было – не забудь. Слово?

– Слово!

Гордо ступая в окружении манскапа к своему дому, Хрольф и помыслить не мог, что ему придется держать это слово на много раньше, чем он мог предположить.