Каменный мост

Мы сидели рядом, словно договорились, встречаемся так каждую ночь, беседуем, находя общие темы. Я не мог собраться и соврать, сыграть что-нибудь, я сидел, превращаясь в ребенка, видя в первом встречном спасителя, только протяни ему руку, поплачь, и вдруг выронил, помимо себя – горе? неужели все-таки важно? или в поисках облегчить душу?

– Алена ушла, – и что-то показал ей руками, разрывающееся, боль.

– Я знаю. – И добавила с горячим чувством, пытаясь скрыть и искупить радость: – Она была готова ради вас на все. – Ей не понравилось презрительное вздрагивание моей головы. – Вы любили ее?

– Да.

Она вытерпела и:

– Тогда почему вы ее мучили?

Ей бы хотелось, чтобы я что-то… Например: а кто вам сказал, что любовь – это когда не больно? Любовь – это когда нет смерти. Хорошо и больно. Сладостно и больно. Страшно и больно. Болит рука, пальцы, глаза, болит память в тесноте воспоминаний, болит город, улицы, дома, троллейбусные маршруты болят, болит время: месяцы, дни, некоторые часы болят больше других.

– Вы не можете здесь жить. В пустоте. Вам просто не хочется, чтобы я узнала о том, что вам дорого, ваш дом. Извините, но вы не кажетесь мне счастливым. Что вы делали раньше? Борис Антонович мне сказал, но об этом, наверное, нельзя? – вы… в ФСБ, а потом помогали выходить студентам из каких-то сект?

– Нет, конечно. Это я все придумал.

– Зачем?!

– Надо было с чего-то начать. Секретарша вздохнула и враждебно спросила:

– А что вы еще выдумали? Кого еще – выдумали? Утром расставляете армию и думаете: ты еще поживи, а тебе хватит?! Лучше бы не говорили. Теперь все время буду про это думать!

– Что-то еще говорил Борис Антонович?

– Почему вы один?

– Я не один. Я никогда не был один. Я так рано женился, что не помню себя холостым. И поэтому никогда не трахался с чистой совестью, уже привычка.

– Вы женаты? – удивительно ей. – На ком?!

– На одной старухе.

– С ней… что-то случилось? Ее же здесь нет.

– Есть, – я покрутил головой впотьмах, по прямоугольным лужицам оконного света, куда я положил? – Всегда ношу с собой. Вот же… Да где? А, поставил на зарядку. Она – превратилась в мобильник. Удобно. Захотим – можем поговорить. Я хочу – набираю ее. Если она вызывает, у меня звенит и высвечивается «жена»… И я отвечаю. Если не хочу – остается в непринятых. В изображениях есть ее фото. Я потом покажу ее, да вы же видели, я ж на работе всегда с трубкой…

Посидели, но ей скучно сидеть:

– Вот все закончилось. Я представляла: когда все закончится – мы устроим праздник! И все будут радостные ходить… А теперь еще страшней.

– Почему? Выложили все, как было, и получилось – ни слова правды?

– Не знаю. Страшно. Должно было кончиться чем-то другим, – она резко повернулась ко мне, щекотно задев прядками, волосами. – Сейчас, когда мы одни, ночь, я не вижу твоего лица, ты можешь мне – один раз! – сказать то, что думаешь на самом деле.

Во всем я останавливался, едва только первая ясность появлялась вдалеке: в футболе, в игре на трубе, фотографии, собирании солдатиков – ни к чему близко не подошел и не взял в руки; маленьким был, а молодым нет. Не пришлось. Никакой страстной силы при постижении мира. Почему так сложилось? Никаких заблуждений, страстей и очень острых, обрезающих на всю жизнь, желаний. Все в пределах крестьянской дисциплины и понимания скорой смерти.

– Нам не поручали делать выводы. Мы разведали и назад – через линию фронта. Боря тебе все объяснил.

– Я никому из вас не верю. Только Александр Наумович добрый, но он промолчал.

– Да? – Что ты про него знаешь, девушка… – Первыми трупы увидели милиционеры. Они не знали: кто, что, чьи дети… Они опытные, пожившие люди правды, и мертвых смотрят каждый день… Я только в таких верю. Милиция сразу написала: мальчик – самоубийца. Почему? Милиция въедливо изучает место преступления, особый пунктик – документы… Вывернуть все карманы, чтобы установить личность. Наверное, они обратили внимание на штанцмарку – характерный след от приставленного вплотную ствола. Остались, получаются, повреждения на коже, как пишут обычно, от «дополнительных факторов выстрела» – въевшиеся частицы пороха, трафаретное отражение ствола – даже пистолетную мушку пропечатывают на виске расходящиеся пороховые газы… Четкая картина выстрела самоубийцы.

– Но ведь милиция не нашла пистолета.

– А вот это могли сразу и не заметить, пока ворочали трупы – может, оружие свалилось с лестницы вниз…

– А то, что Нине выстрелили в затылок?

– И это. Направление раневого канала «слева-направо, снизу-вверх, кзади» как раз самое распространенное в убийствах эмоциональных, на почве ревности и мести. Убийца располагается практически спереди, а потерпевшая инстинктивно отворачивается от выстрела вправо…

– А то, что Шахурин держал руку в кармане?