Наутро, когда пустились в путь, Педро Орсе оставался на козлах, вместе с ним ехали Жозе Анайсо и Жоана Карда, а в самом тарантасе оставалась в одиночестве Мария Гуавайра. Лошади шли шагом, переходя время от времени и в соответствии со вкусами и желаниями на рысь, но Жозе Анайсо, исполнявший должность возницы, обуздывал их несуразный норов и неуместный порыв. А Жоакин Сасса шел пешком, позади – и сильно позади – галеры. В этот день проехали мало. Чуть ли не сразу после полудня Жозе Анайсо остановил Парагнедых в лощине, казавшейся точнейшей копией той, где ночевали они накануне, и столь разительным было сходство, что казалось, будто и не уезжали никуда или, сделав полный круг, вернулись на прежнее место – даже деревья вроде бы росли здесь те же самые, что и там. Позднее, когда солнце уже покатилось к западу, появился Жоакин Сасса. При виде его Педро Орсе ушел в лес, и сомкнувшиеся за ним ветви деревьев скрыли его от взглядов, а пес последовал за ним. Высоко взвивалось пламя костра, но ужин готовить было рано – впрочем, с вечера ещё оставались и похлебка и яичница с колбасой. Жоана Карда сказала Марии Гуавайре: Передники-то так и не купили, всего два у нас есть. Жоакин Сасса сказал Жозе Анайсо: Завтра я уйду и свою часть денег заберу, покажи-ка мне на карте, где мы, наверно, неподалеку проходит железная дорога, доберусь до станции. В эту минуту Жоана Карда поднялась и двинулась туда, куда ушли Педро Орсе и пес Констан. И Жозе Анайсо не спросил ее: Ты куда? Через несколько минут вернулся и залез под галеру пес. Еще через некоторое время появилась Жоана Карда и с нею Педро Орсе: он явно противился и она подталкивала его, но – слегка, словно для этого не надо было прилагать особой силы или же сила эта должна быть какой-то особой. Они вышли к костру – Педро Орсе стоял, опустив седую взлохмаченную голову, в отблесках пламени казалось, что белые пряди пляшут на голове, а Жоана Карда заговорила и, только тут обнаружив небольшой непорядок в туалете – рубашка с одной стороны вылезла – принялась, не осекшись и не смутясь, заправлять её в штаны, продолжая в то же время свои речи: Та ветка, которой я провела когда-то черту по земле, потеряла свою силу, но ещё пригодится: можно провести ею новую черту, и узнать, кто окажется по эту сторону, кто – по другую. Мне до этого дела нет, завтра я уйду, сказал Жоакин Сасса. Нет, это я уйду, сказал Педро Орсе. Жизнь как однажды свела нас, так когда-нибудь и разведет, сказала Жоана Карда, чтобы оправдать разлуку, надо кого-нибудь обвинить, только не вините ни в чем Педро Орсе, если кто и виноват, то я и Мария, но если вам что-то надо объяснять, то, значит, в тот самый день, как встретились мы с вами, не встретились мы, а разминулись. Завтра я уйду, повторил Педро Орсе. Нет, сказала Мария Гуавайра, если уж уходить – то всем, разойтись в разные стороны, ибо они не способны более оставаться с нами, а мы – с ними, и не потому, что мы разлюбили друг друга – нет, просто мы отныне утеряли способность друг друга понимать. Жозе Анайсо поглядел на Жоану Карду, внезапным движением протянул руки к огню, словно вдруг озяб, и сказал так: Я остаюсь. А ты, спросила Мария Гуавайра, уйдешь или останешься? Жоакин Сасса ответил не сразу, погладил по голове подошедшего в этот миг пса, дотронулся кончиками пальцев сначала до вязаного из голубой шерсти ошейника, потом – до такого же браслета у себя на запястье и наконец произнес: Остаюсь, но с одним условием. Он не успел договорить. Я, сказал Педро Орсе, старик или почти старик, в таком возрасте, что толком и не поймешь, но все же я скорее стар, чем молод. А так не скажешь, улыбнулся Жозе Анайсо, и улыбка вышла довольно печальная. Разное случается в жизни, случается порою и такое, что больше не может повториться, все ждали продолжения, но вскоре поняли – все уже сказано, и Педро Орсе опустил голову и отошел от костра, чтобы поплакать без помехи. Долго ли, горько ли он плакал, много ли слез пролил – нам знать не дано, ибо ни мы и никто другой при этом не присутствовал. Ночевали все внутри галеры, но поскольку свежи ещё были раны, отдельно легли женщины, отдельно – мужчины, которым они изменили, а усталый Педро Орсе, как ни хотелось ему изнемочь этой ночью от бессонной муки, заснул как убитый – натура пересилила.