Каменный пояс, 1975

...Такой летней ночью остановились танкисты на ночлег неподалеку от Севастополя. Умолк рокот моторов и лязг гусениц. И слышно вдруг стало, как поют на рассвете соловьи... Но не давала покоя эта тишина комбригу Жидкову. Полковник вызвал к себе Денисова.

— Проверить надо, где противник. Вдруг немцы удрали в Румынию, а мы тут соловьиные концерты слушаем, — шуткой прикрыл свое беспокойство комбриг.

С группой разведчиков Денисов отправился уточнять обстановку. В предрассветном тумане показались траншеи наших пехотинцев. И здесь, на переднем крае, тоже стояла затаенная глубокая тишина.

— Молчат? — спросил у ротного.

— Молча-ат, — протянул старший лейтенант. — Пока молчат, но зарылись в землю здорово, гады.

— Та-ак, ясненько, — словно про себя отметил Денисов. — Значит, и нам будет работа.

— Не без того, — усмехнулся ротный.

Совсем недалеко отошли разведчики от переднего края, когда в воздухе раздался зловещий посвист. Поблизости разорвался тяжелый снаряд. Замертво упал сраженный осколками сибиряк Каширский. Тяжело ранило Федора Медведева. Не пережил Садык Калиев тяжелого ранения в живот. Денисов тогда получил сразу пять новых «пробоин».

— Не помню, как полз, откуда брались силы, — вспоминает Николай Дмитриевич, — но все равно самому бы не добраться до своих.

Денисова спасла счастливая случайность: из соседнего полка возвращался разведчик. Он-то и приметил торчащие из окопа щегольские сапоги. Кто-кто, а разведчики доподлинно знали, что генеральские трофейные сапоги носил Денисов.

Когда солдат извлек командира из окопа, тот был без сознания. Что делать? Разведчик стремглав кинулся в штаб бригады, доложил о беде комбригу. Василий Федорович Жидков торопливо приказал:

— Санитаров в мою машину. Показывай, где Денисов.

И на этот раз спасли медики отважного разведчика.

Десятки раз витала над ним смерть. Гибли товарищи, близкие друзья-фронтовики, а сам все-таки остался жив. Недаром написала ему недавно фронтовичка Нелли Федоровна Середа такие удивительно-задушевные строки:

«Коля, славный ты наш разведчик! А ведь ты в сорочке родился. Теперь можно признаться, что часто, когда тебе отдавали приказы на задание, я содрогалась от мысли, что не выбраться тебе оттуда живым. Всегда смотрела на стриженый ежик и думала, что не сносить тебе головы. А ты назло всем смертям выжил».

...Николай Дмитриевич давно снял военную форму. У него очень мирная профессия на Челябинском заводе железобетонных изделий. Цех, которым руководит бывалый фронтовик, носит почетное звание цеха высокой культуры, а коллектив — коммунистического труда. В прошлом году Денисову вручили диплом и нагрудный знак «Ветеран труда».

Но по-прежнему чувствует себя солдатом этот пожилой человек с пристальным взглядом серых глаз. Многое видели эти глаза. Он выжил в страшную войну. Выжил, сражаясь. Только остались на теле глубокие шрамы — символ высокого солдатского мужества и верности России.

ДИМ ДАМИНОВ ВДОВЬИ ПЕСНИ

Нет, не ослабнет наша память, если

Однажды крепким связана узлом...

Ах, эти песни, эти вдовьи песни

Над тихим вечереющим селом!

Как будто ветры заблудились в поле

И плачут, на траву лицом упав,

И вот встают невысказанной болью

Над сонмом трав, деревьев и купав,

...А за столом сгорит, наверно, скатерть —

Так яростно сияет самовар!

Поют.

         И удивительно некстати

Той песни довоенные слова!

И те слова подхватывает ветер,

А травы — не поднять им головы.

Нет ничего тревожнее на свете

Зеленого волнения травы...

АЛЕКСАНДР ЛОЗНЕВОЙ ИВАН ДАНИЛОВИЧ (Рассказ)

Рис. В. Курбатова

Нас было трое. Мы шли по лесам и болотам. Шли, путаясь, в камышах и осоке, а присев отдохнуть, боялись потерять лишнюю минуту. Шли обеспокоенные, настороженные. И никто из нас толком не знал — далеко ли идти, где свои и когда все это кончится.

У нас были сухари, и мы делили их поровну. Но каждый раз, смотря на Чинкова, прибавляли к его доле: Алексей совсем ослаб. Потом и сухари кончились: питались клюквой, грибами, постоянно чувствуя голод. Но страшнее голода была обстановка, неопределенность нашего положения. Вчера еще гремели орудия, а сегодня и орудий не слышно. Где фронт? Куда идти?

— Ты командир, — говорили бойцы. — Тебе виднее. Веди.

И я вел.

Бойцы доверяли мне, надеялись на меня, а я и сам не знал, куда их выведу. Однако признаться в этом, значило, расписаться в своей слабости. И я, подняв голову, шагал впереди, как бы говоря: пустяки, мне все известно, на то и учили меня в школе сержантов! Одно я хорошо понимал — наши уходят на восток, и теперь, наверное, уже у Припяти, а может, даже у Днепра...

Утром, когда мокрые, облепленные грязью, мы выбрались на один из холмов, Чинков обхватил руками сосну, припал к ней грудью и, задыхаясь, прохрипел:

— Сержант, не могу...