Каменный пояс, 1979

— Ну-у, брат… Ты же большой, а там маленькие. Их много, всем на радость Журка будет.

Конечно, если всем, то отказывать неудобно. Но ведь и тут всем. Каждый день столько людей мимо идут и смотрят, а свои с улицы, так просто-напросто заходят и играют с Журкой так же, как и он, Юрка.

— Нет, не отдадим. Тут тоже многим на радость. За ним уход нужен, а они не смогут. Если надо, пусть сюда приходят, смотрят. Тут недалеко. А за уроки я сам буду усаживаться.

— Ух ты, единоличник, — усмехнулся отец и снова потрепал сына по волосам. — Жить негде ему, говорю, — поглядел на упрямый молящий взгляд, сомкнутые губы, добавил: — Ладно, поживем, увидим.

А дня через три…

— Вот он! Во-о-от о-он! Красивый како-о-ой! — услышал Юрок за забором.

Меж штакетин враз появилось несколько десятков носов. К доскам жалась мелюзга лет по пять. Дверь ворот приоткрылась, и во двор заглянула женщина. Фока, черная коротконогая такса, залаял. На крыльце появился отец. Закрыл в будку пса, кликнул Юрка. Юрок понял: прибыл детсад, и это серьезно.

— Ну что? Давай решай, — сказал отец, когда Юрок подошел. — Видишь, сколько их. Пришли просить.

— Ма-а-альчи-и-ик, о-о-отда-а-ай на-а-ам жу-рав-ля-я-я! — затянула какая-то девочка.

И наперебой загалдели остальные:

— Пусть он у нас живет!

— У нас хорошо!

— Мы его кормить сами будем!

Юрок поглядел на Журку. Тот беззаботно, не подозревая ни о чем, рылся в ботве. Они кормить его будут. А что, он, Юрок? Думают они — нет, каково ему без Журки?!

— Он все равно скоро улетит. Я его почти вылечил, — отговаривался Юра.

— Вот и пусть немного у нас поживет. Пока не улетел, — женщина присела, говорила нараспев, — у нас есть кролик, ежик, но всем ребятам хочется журавля. Все уши прожужжали мне про твоего Журку.

— Надо уметь, Юра, и о других думать. Смотри, сколько их! — Малыши зыркали во все глаза. Ждали.

— Откажем мы им сейчас, не отдадим журавля, знаешь сколько будет горя, слез, а отдадим — столько радости.

— Юра, ты же будешь к нам приходить. Тем более, нам все равно твоя помощь потребуется.

— Ма-а-альчик, отда-а-а-ай, — снова запела девочка.

— Ладно, — решает Юрок, — берите. Только вы хорошо следите за ним. Кормит пусть кто-нибудь один, надежный, а то закормить можно. Двигаться станет мало, разжиреет и заболеть может. Без присмотра не оставляйте, на ночь на замок запирайте… — спешно давал Юрок последние советы.

Рядом с детсадом — магазин. Идут люди за покупками, и непременно, хоть на полминуты задержатся, посмотрят на журавля и детей вокруг него. Юрок тоже частенько стоит в толпе у зеленой оградки. Во двор обычно не заходит. Стоит себе, любуется Журкой, поглядывает на ребятишек, на людей рядом. И никто ничего не знает, кто он, какое отношение имеет к этой красивой птице? И хорошо ему отчего-то, светло на сердце. Уйдет и все вспоминает: как смотрели люди, с каким торжеством какой-нибудь шалопай подставлял голову, а потом чесался и морщился точно так же, как раньше он, как воспитанно и гордо вел себя Журка.

Осень стояла сухая и теплая. Однако по утрам выпадал и белил землю иней. Шел Юрок в школу, заметил — парит сильно изо рта. Решил: надо забежать в детсад, подсказать, чтоб о теплом жилье для журавля позаботились (он у них пока жил в сарайчике). После уроков побежал, проскочил сначала к магазину. Там у входа, устоявшись на деревянном крыльце, согнутая пополам, живая, разговорчивая бабка Сатуниха продавала семечки. Юрка она всегда угощала одной-двумя пригоршнями.

— Не знаешь ниче еще? — встрепенулась старуха, увидев его.

— Что, баба Нюра?

— Вишь, журавля-то нету. — Юрок посмотрел во двор: пуст.

— Убили его седня ночью! — выпалила она.

Юрок провалился и куда-то полетел. Бабка часто хлопала глазами и поджимала губы.

— Как убили?! — выдохнул Юрок. — Как убили?.. Баба Нюра?.. Как?..

— Как, как. Известно как убивают. Камнем кинули — и все. Фулиганья-то мало рази? Иду давеча утром, глянь — а он лежит и голова едак набок. Воспитательша тут же бегает, слезьми заливается: «Чо я ребятешкам скажу!» А чо говорить? Кто ж на улке-то оставляет на ночь? Ты чо, Юрок? Господь с тобой, ты чо? На вот семечек…

Юрка словно понесло: и дорога, и зеленый заборчик, и калитка — все смешалось, запрыгало, расплылось от слез. Убили! Журку убили! Кто?! Как?! Его все так любили! Так ему радовались! Почему же?! Он ведь никогда, никому ничего плохого не сделал! Никогда! Никому! Он был добрый и доверчивый! Он не мог улететь и его убили! Кто-то кинул в него камень! Просто взял и кинул!

Юрок влетел в одни двери, распахнул другие. Дети стояли кружком, а посередине — тетя в белом.

— Играете! Как вы можете играть?! Почему вы его не заперли на ночь?! — закричал он. — Я же вам говорил!

Тетя растерялась. Встревоженно глянула на детей.

— Мальчик… мальчик… успокойся.

Она подошла к Юрку, взяла его за плечи.

— Пойдем отсюда, пойдем.

— Я же вам говорил…

— А Журка улетел, — торопливо перебила Юрка тетя. — Летели сегодня утром журавли, и он с ними улетел… поднялся и улетел.