Эх, Владим Владимыч!Вам теперь да с намиПовариться в гуще бы людской,Маяком бы,В толчее и в гаме,ПолыхнутьНад шалою землей! Вам,С пером,В клубах словесной пыли,Душу о стихи изранив в кровь,Как тогда,Махнуть бы на стропилаСловно арки вздыбившихся строф! Вам,В раюИль в недрах преисподней,Даже тамТревоги не унять:«Что-то мнеЗачеловечилось сегодня,В мир земнойМне хочется опять. Эти кущиСтали мне темницей,Эти тени —Стражники мои.Мне никак, товарищи,Не спится,Не бессмертитсяВ моем небытии! Видно, много есть ещеСтраданий,Всякой скверны, злобы и греха,Чтобы ихУгробить без старанийМоегоНещадного стиха! И, шагаяС бучею московской,Вы,Заметив бронзу над толпой,Гаркнули б:«Эй, слазь-ка, Маяковский!Ты пока — не правда ли? —Живой! Что-то, братец,Льстят тебе, как бонзам,Что-то густоКурят фимиам, —Ишь, растумбилиПо мраморам да бронзам,Как печать пришлепнув к площадям!» Что мне ладан,Почести и свиты!Как все это мелко и старо, —Радость для игрушечныхПиитов,Приравнявших к запонкамПеро!» И потом,Средь сутолоки, гама,Втискиваясь в благолепный дым,Вы пошли бы, твердо и упрямо,Заглянуть к безвестным, молодым, К тем,Кому не даритИдол славыНи чинов, ни званий, ни наград,К верным подданнымСвоей большой державы,В гордый город —Славный Стихоград. Дерзкие и тощие, как жерди,К вам придет онВ ваш беззвездный час:«Здорово работаете, черти!Мой огонь, как видно,Не погас! Дай вам богиМудрости и света,Твердости,Отваги,Крутизны!Есть еще,Живут мои поэтыСредь стихоразведчиков страны!..» Видел вас и я,В туманном зыбком свете,В гулкий час земного сентября, —Вы, смеясь,Шагали по планете,Как живой с живыми говоря. Что с того,Что васВгоняют в камень, —Вы опятьЖивее, чем живой:Вы идетеСтрофами-шагамиВашейНаболевшею землей.Леонид Большаков
СЕНАТОР ОТ ШТАТА СОРОЧИНСК
Повесть-хроника
в эпизодах, письмах, документах, воспоминаниях и других непридуманных свидетельствах об Александре Фадееве
Вместо вступления, или откуда пришло название этой повести
Год пятидесятый. Суровый, морозный март.
Писатель, известный миллионам, уже немало дней находился в Оренбуржье.
Тут его избрали депутатом в 1946-м. Тут его имя вторично назвали в 1950-м.
На самолете и в поезде, на машине и в санях покрывал он десятки, сотни верст по своему степному депутатскому округу. Беседы, встречи проходили то в клубе, то в избенке на краю деревни.
В одной такой избенке и отыскал его посыльный из ближайшего сельсовета. К дальней ферме линия не подходила, а Москва названивала-требовала: «Фадеева!»
Телефонный разговор был коротким.
— Вызывают в Москву, — сказал Фадеев, повесив трубку на рычаг старенького сельсоветского аппарата. — В Стокгольм надо выезжать. На заседание Постоянного Комитета Всемирного конгресса сторонников мира…
— Народу-то много будет? На конгрессе энтом? — полюбопытствовал старик, который в последние часы не отходил от гостя.
— Со всего света, отец…
— Рабочие? Мужики?
— И ученые. И писатели. И сенаторы…
— Сенаторы — это кто? — не унимался дотошный старик.
— Депутаты по-нашему…
— Так ты, выходит, сенатор?
Фадеев рассмеялся.
— Вот именно, батя. Сенатор от штата Сорочинск!