Каменный пояс, 1981

Неожиданно воробьи замолкли. Зяблик уже не пел: стушевался или за овсянкой последовал. Но на всех ручьях звенела песня. И под пасмурным небом, под дождиком-бусенцом они несли из Согринки в поля веснозапев зяблика. И никто не мог его остановить и заглушить».

Я целиком привел миниатюру «Веснозапев», чтобы не оставить читателей, которых приглашал войти в весеннее пробуждение жизни, на полпути, и смею надеяться на их солидарность: поэзия трепетного жизнеобновления пронизывает рассказ писателя от первой до последней строки, причем поэзия эта, возвышенная, духовно раскованная, сохраняет всегда очень конкретную основу. И потому рассказ воспринимается как призыв-приглашение в реальный уголок зауральской земли, ничуть не обделенной, как видим, поэтическими «мигами».

У каждого подлинного художника есть особое, только ему присущее чувство прекрасного, есть свое представление об идеале, без которого застопорится любое движение к истине. Но при всей непохожести у разных художников как чувства прекрасного, так и понятия идеального есть один момент общности, гениально подмеченный Достоевским:

«За литературой нашей именно та заслуга, что она, почти вся целиком, в лучших представителях своих… преклонялась перед правдой народной, признавала идеалы народные за действительно прекрасные».

Народные идеалы далеко не однозначны и запечатлены не только, скажем, в фольклоре. Они, эти идеалы, трансформируются на разных витках времени и находятся в непосредственной зависимости от социально-общественных преобразований жизни. Однако каждый народ хранит в своей кладовой памяти и те из идеалов, которые можно отнести к категории вечных и неизменно прекрасных. Для русского народа такими вечными и неизменно прекрасными идеалами являются прежде всего нравственные качества человека: совестливость, доброта, честность, чувство товарищества и сострадания к ближнему. Именно эти качества составляют фундамент высшей нравственной позиции — патриотизма, беззаветной любви и преданности родной земле, Отечеству.

В книгах В. Юровских любовная привязанность к отчему, краю, прославление его неповторимой красоты продиктованы прежде всего высоким чувством патриотизма, истинной гражданской совестливостью и выстраданным пониманием добра, как неотъемлемой части народного образа жизни, народного идеала.

Одному из рассказов («Шумят тополя»), вошедшему в книгу «Журавлиные корни» (изд-во «Современник», 1979), В. Юровских предпослал эпиграф-строфу из стихотворения Н. Рубцова:

Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной
Добрый Филя живет.

Надо сказать, что все без исключения деревенские герои В. Юровских живут пока еще «без газа, без ванной» и, пожалуй, «без претензий и льгот», но это вовсе не значит, что они довольнешеньки своей неустроенностью. Нет, просто они наделены той мудрой терпеливостью, которая издревле свойственна русскому землепашцу, глубоко понимают, что течение жизни не всегда меняется с нашими желаниями в соответствии… По крайней мере, в тех местах, где они проживают, толковать о каких-то благах цивилизации попросту преждевременно, однако жизнь их не назовешь уныло-однообразной, а тем более застойной.

Что же тогда позволяет им радоваться жизни, чувствовать ее праздничный дух?

Односложного ответа тут не дать. Да писатель нигде и не стремится открыто оповещать об истоках праздничного жизнелюбия, но прочитаешь тот или иной рассказ о незамысловатом житье-бытье селянина и ловишь себя на мысли: а ведь автор и в изображение горестных моментов жизни земляков всегда привносит празднично-светлый луч очарования чудом жизни, и этому веришь. Веришь потому, что автор убежден в добросердечии, душевной отзывчивости людей труда, превосходно знает помыслы и чаяния их, поэтому и берет на себя смелость рассказывать с той безыскусной правдивостью, которая исключает даже малейшие сомнения относительно их оптимизма.

Вот, например, повесть «Пустая изба». Событийная канва ее не изобилует конфликтами, нет в ней «интригующих» беллетристических ходов (рассказывается о посещении героем своей пустующей избы, в которой не живет, но с которой у него связано много жизненных воспоминаний), однако повесть не воспринимается как элегическое произведение и только, хотя В. Юровских здесь тоже, к сожалению, не избежал некоторой сентиментальности «воспоминательной» прозы. Вдумчивый читатель, полагаю, увидит в повести все же нечто большее, чем лирические воспоминания о пережитом, а именно: в судьбе Ивана Васильевича, сохранившего, несмотря на фронтовые контузии, молодой задор жизнелюбия, признает он частичку того, что составляет сердцевину народной жизни с ее несуетливой основательностью и памятливостью к добру прошлого и непременным стремлением приумножить семена доброты в будущем. Этот же вдумчивый читатель и в первую очередь житель деревни, полагаю, признает в обрисовке характеров повести верность натуре и психологическую точность…