Каменный пояс, 1981

Познакомил и Степан Алену с матерью. Авдотья Матвеевна приняла девушку уважительно, напоила чаем с земляничным вареньем. После, когда Степан проводил гостью домой, Авдотья Матвеевна призналась:

— Девка, видать, подходящая. Чья же это?

Степан на радостях подхватил мать и закружил по избе.

— Ладно-ладно, ишь телячьи нежности, — с притворной строгостью сказала Авдотья Матвеевна. А когда сын бережно усадил ее на табуретку, со вздохом добавила:

— Устала я, Степа. И шибко охота понянчиться со внуками.

— У Анатолия их двое, нянчись.

— И-и! Че о них баять, — махнула рукой Авдотья Матвеевна. — Мотьку гордыня заела, вроде ей и водиться со мной зазорно. Чем я ее прогневила, прости господи. Ребятенков ко мне не пускает, к родной-то бабушке. Анатолька безответный какой-то, овечка безрогая и всего-то. Со мной когда говорит, глаза прячет, виноватость свою понимает, что ли? Ну да бог с ними. Лишь бы промежду собой жили хорошо и то ладно. Веди молодую хозяйку и всего делов.

В начале этого лета Алена спросила:

— Степ, ты когда-нибудь залезал на Сугомак-гору?

Степан даже подивился — иначе какой же он парень? Засмеяли бы: гляди, в горы боится ходить!

— Красиво там, да?

Степан плечами пожал: спрашивает — красиво ли в горах? И не выскажешь, как там здорово. Сказка!

— Своди меня туда, Степ. Ну своди!

— Ты что, серьезно там не была? Вроде не в Кыштыме и росла. В таком разе собирайся. В следующий выходной махнем!

Из города выбрались по росе. Солнышко еще не накалилось, парок вился над прудом. Мимо Сугомак-озера, мимо пещеры, по сумеречной тайге забрались на пригорок, голый, как бараний лоб. Алена повалилась в траву. Упарилась с непривычки. Степан опустился рядом и обхватил колени руками. Отдышавшись, Алена спросила:

— Это и есть гора?

— Да ты что? — удивился Степан. — До горы еще топать да топать!

— А если я не дойду?

— Пошто? Старухи доходят, а ты?

Степан обнял ее за плечи. Посидели вот так-то еще малость, прижавшись друг к другу. Ветерок озорливо путался в их волосах. Степан дурашливо крикнул:

— Подъем! Айда-пошли! — Пружинисто вскочил на ноги, помог встать Алене. Под ногами похрустывали мелкие камешки. Тропинка узенькая, лес редкий, шиханы крутобокие, и замшелые. Под ними малинник. Но вот и кривые сосны кончились, трава да кустарники пошли. Алена выбивалась из сил. Степан усмешливо, как на малое дитя, глянул и вдруг сграбастал ее в охапку и понес.

— Пусти, тебе же самому тяжело, — слабо возразила девушка. Степан по-удалому тряхнул головой и возразил:

— Ничего! Выдюжу!

На макушке горы поставил Алену на ноги и, поведя рукой вокруг, пригласил:

— Любуйся! Твое!

Алена приложила к щекам ладони, потрясенная:

— Мама, родная! Сколь гор-то! А озер-то, озер! А Кыштым! Да что же я такую прелесть раньше-то не видела?

Степан и Алена присели на камешки, позавтракали, запивая хлеб водой из фляжки. Горный ветерок обдувал их разгоряченные лица. Закусив, спустились чуток вниз, а то на самой верхотуре неуютно. Облюбовали веселенькую еланку и прилегли отдохнуть. В высокой голубизне парил коршун. На юге, в междугорье, сочился сизый дымок — прятался от посторонних глаз Карабаш… На синем блюдечке Сугомака ползали черные жучки — рыбачьи лодки.

Степан лежал, закинув за голову руки. С закрытыми глазами впитывал в себя солнечное убаюкивающее тепло. Алена устроилась рядом, опершись локтями о землю, и разглядывала его лицо. Брови шелковистые, так и тянет погладить их пальчиком. Нос крупный, с выразительными крыльями. Как рассердится, так эти крылышки напрягаются, бледнеют — даже страх берет! А губы-то, губы! Розовые, влажные, видно, еще нецелованные. Алена для храбрости глубоко вдохнула и поцеловала Степана. Он схватил ее за плечи, привлек к себе и приник к ее губам так, что она застонала, враз сомлела и ослабла, отдаваясь сильному и желанному Степанову напору…

Они лежали бездумно, расслабленные, испытывая волнение во всем теле. Алена, наконец, произнесла:

— Ох и дурные же… Какие же мы дурные…

— Ничего! — бодро ответил Степан, хотя неловко было перед Аленой.

— Что ж будет-то, Степ?

— А то и будет, что бывает. Пойдешь за меня?

— Пойду…

…В тот день, когда Степан и Гошка охотились, встречи с Аленой не намечалось. Ухайдакаешься в тайге, ноги будут гудеть, уж лучше после гор поваляться на диване. Однако находка все перепутала. Степана охватило нетерпение, и было оно сильнее усталости. Отдав матери добычу и закусив на скорую руку, побежал к Головинцевым.

Мария Ивановна, кутаясь в шаль, на лавочке у своего дома судачила с соседками. О всякой всячине, о делах домашних и о том, у кого что болит. Люська с подружками играла в классики. Она подскочила к Степану и повисла у него на шее, тараторя:

— Степа пришел! Степа пришел!

— Охлынь, бесстыдница! — прикрикнула на нее мать. — Ишь коза распрыгалась!

Степан погладил ее по голове, и Люська снова убежала к подружкам.

— Добрый вечер! — поздоровался Степан, чуть кланяясь, и старушки вразнобой закивали ему. Мария Ивановна, немного заносясь перед товарками, проговорила:

— Проходи ужо во двор.