Каменный пояс, 1985

«Там, где наступает гвардия, — враг не устоит; там, где обороняется гвардия, — враг не пройдет.

Закон гвардейцев — биться до последнего патрона. Нет патронов — кулаками, зубами вцепиться в фашистскую глотку, но не падать на колени перед врагом…»

Позволю себе отметить еще одно обстоятельство. В 13-м Гвардейском стрелковом корпусе генерала Порфирия Георгиевича Чанчибадзе легендарная слава овевала знамя 3-й Гвардейской стрелковой дивизии. Это были уральцы, и вся страна поражалась мужеству, которое проявила дивизия в боях под Смоленском, на Днепре, на Ленинградском и Волховском фронтах.

Позже мне доведется не раз бывать в уральских полках. Они с честью вынесут напряжение смертельной схватки, развернувшейся в бескрайней заснеженной степи.

Однако чтобы не нарушать хода событий, возвратимся на Тамбовщину. 2-ю Гвардейскую армию готовили к боям с огромным напряжением и поразительной быстротой. Целый месяц, днем и ночью, по двенадцать часов в сутки, корпуса совершали марш-броски, кидались в штыковые атаки, «жгли» танки, ходили по азимутам в разведку, долбили морозную землю для целей круговой обороны.

В эти дни армию возглавил Родион Яковлевич Малиновский, а штаб армии — Сергей Семенович Бирюзов.

Не стану сообщать здесь о том, для каких целей готовилась 2-я Гвардейская армия и как ее, перенацелив, бросили наперехват танковой армады Манштейна, рвавшегося к окруженным войскам Паулюса.

Даже мы, офицеры не бог весть какого ранга, догадывались о колоссальном напряжении в междуречье Волги и Дона, и с часу на час ждали сигнала тревоги.

Он прозвучал в тишине холодного зимнего утра, и в считанные часы армия оказалась в эшелонах и помчалась к Сталинграду.

В теплушке редакции с нами отправилась красавица и певунья Валечка Морозова. Девушка с таким жаром упрашивала редактора взять ее с собой, что суровый Леонид Васильевич махнул рукой и сказал, что так и быть — увозит ее на свою ответственность из родного дома.

Мы неслись к Сталинграду на предельных скоростях того времени. Как потом узнается, в сентябре, октябре и ноябре 1942 года мчались туда 97 тысяч вагонов — люди и грузы, необходимые для натиска.

Вся страна, весь честный мир с восторгом и замиранием следили за одним из величайших сражений 2-й мировой войны. Все, конечно, помнят, как оно началось.

Рано утром девятнадцатого ноября 1942 года мощная артиллерийская подготовка возвестила о зачине битвы. Прошло всего лишь четыре дня — и Юго-Западный и Сталинградский фронты соединились близ Калача, замкнув кольцо.

Редакция и типография газеты выгрузились из теплушек возле хутора Логовский. Машины, танки, пушки, пехота, саперы, самоходки — все спешило в степь, на запад от Сталинграда.

Мы уже знали, в чем дело. Возникла огромная угроза на южном крыле Сталинградского фронта. К зажатым здесь в кольцо войскам Паулюса рвалась группа армий «Дон» генерал-фельдмаршала фон Манштейна. Его войска, насыщенные танками, в том числе только что появившимися «тиграми», обладали немалой пробивной силой. «Дон» был создан совсем недавно, двадцать восьмого ноября 1942 года; задача — деблокировать Паулюса.

Теперь Манштейну были подчинены все войска, действовавшие к югу от среднего течения Дона до астраханских степей, а также окруженная армия Паулюса и часть сил 4-й танковой армии. Кроме того, как стало известно, Манштейн получил свежие подкрепления, переброшенные из Франции — десять дивизий, в том числе четыре танковых.

Двенадцатого декабря 1942 года из района Котельниково в степь ринулись двести танков ударного клина генерал-полковника Германа Гота. «Зимняя гроза», как называли немцы операцию по деблокированию Паулюса, гремела в голой, заметенной снегом степи. Наши силы обороны там были втрое, вчетверо слабее немецких.

На этой равнине не за что было зацепиться. Единственным естественным рубежом, на котором могли окопаться враги, была река Мышкова, левый приток Дона. В 60—100 километрах юго-западнее Сталинграда она пересекла с востока на запад подступы к городу со стороны Котельникова. Но об этом, разумеется, не хуже нас знал и Манштейн. Возможно, это кого-нибудь удивит, но успех в огромной степени зависел от того, чья армия раньше выйдет на Мышкову.

С тех пор прошло чуть не полвека, но я отчетливо помню многие детали нашего марша к этой безвестной степной речушке, о которой вскоре узнал весь мир.

Некоторым нашим дивизиям до Мышковы надо было преодолеть без малого триста километров. Дул пронзительный ветер, дорог почти не было, вся степь под шубой сугробов. Но главная беда марша была даже не в этом. Ночами людей грыз мороз в тридцать градусов ниже нуля, а днем валенки солдат промокали от слякоти. С новой ночью приходил гололед, а обувь превращалась в пудовые камни.