Каменный пояс, 1987

Без страха ныряю к нему на руки. И вот все шумно рассаживаемся за столом. Сегодня всем здесь место, и взрослым, и нашему брату. А стол — не оторвать глаз. Горкой — из ржаной мучицы хлеб, золотистая запеканка, подбеленная молоком похлебка, соленья, начесноченное сало, творог в сметане, подтаявшая клюква. Э, да что там говорить. Когда еще такое будет. И в довершение всего посередь стола торжественно выметнула из-под фартука бабушкина рука бутылку водки. К сургучной нашлепке прилипли мелкие крупинки песка.

— И-эх! — только и крякнул от удивления дед. В каком тайничке всю войну отлежалась — одной лишь бабке известно.

Булькала водка о граненое стекло. Подрагивала у деда жилистая рука. И все наше многочисленное застолье следило за тем, как он наполняет стаканчики. Лишь одна мать припала к отцову плечу и, казалось, не видела щедрого стола.

— Что ж, солдат, — поднял дед свой стаканчик, — спасибо, что пришел, что сумел одолеть супостата. А Лева, брат твой…

Потянуло у деда губы, неуж заплачет?

— А! — Он взмахнул свободной рукой, будто уронил подрубленное крыло. — Знамо тебе, как ждали этого часа. Все вот тут, и бабы, и мошкота.

Он неловко потянулся через стол. Зазвенело стекло.

— Чего уж, за сына и я сполна отгуляю. — Широко улыбнулась бабка белозубо. — Моя сегодня минутка.

Она до дна опустошила стаканчик, вилкой поймала груздяной пятачок.

— Сдюжили, сынок, и ладно. Вон их сколько обогревать пришлось. — И вскинула руки над застольем. — А теперь уж не пропадем, всех на ногах удержим. Ну чего присмирели, нажимай на угощенье, набивай пузо. И ваш праздник.

Набивали мы животы щедрыми разносолами, гомонили вместе со взрослыми.

— Пап, а пап, — наконец не утерпел я, — а что у тебя в мешке?

— Эх, елки зеленые, как же так, память совсем отшибло. А ну, крольчата, неси до меня ранец.

И вот разверзся этот загадочный мешочный клад. Первой появилась на свет ярко-зеленая шаль и легла на плечи бабки.

— Ну, уважил! Только куда мне, старой, эдакую красоту? А ты пройдись, пройдись, мать! Покажи сыновний подарок, — засветился от удовольствия дед.

Поплыла бабка павой вкруг стола, глаза счастьем наполнены, лицо светлое. Повела плечом, будто собиралась лихо притопнуть ногой.

— Хороша! — сказал кто-то восхищенно, не поймешь, про шаль или бабку.

— А это тебе, Любаша.

Неудержимо хлынул ей на колени тонкий шуршащий материал, резанули в глаза оранжевые цветы, рассыпанные по зеленому полю. И я увидел, как крупными дождинами покатились из материнских глаз слезы. Тете Лизе тоже достался отрез на платье, деду — пачка бездымного пороха и стеклорез с блестящей алмазной точечкой. На время содержимое стола было забыто. Все с удивлением и восторгом рассматривали подарки. И лишь я нетерпеливо ждал своей очереди. Легли в бабкин передник две пачки хозяйственного мыла. Дед уже попыхивал козьей ножкой, заправленной «иноземным» табаком. Наконец, развернул отец байковую портянку, и я увидел вороненый ствол и рубчатую коричневую рукоятку. Пистолет! Если бы не виднелась из ствола серая пробка, его можно бы принять за настоящий. Так он был неотразимо хорош.

— Мне? — еще не поверил я.

— Тебе, сынок. Играй. И пускай только такая память о войне будет в твоей жизни.

Я прижался губами к его щеке и, не в силах больше владеть собой, выскочил на кухню. Вскоре туда явилась и вся наша «мошкота». Хвастать подарками. Братьям достались губные гармошки, Нонке — плюшевый заяц, Вальке и Женьке — костяные свистки. Вдобавок, они принесли круглую жестяную коробку с разноцветными леденцами и тут же устроили дележку. Зажав в кулаке свою долю, я снова нырнул в комнату. За столом шел оживленный разговор, поименно вспоминали сельчан: кто из них воротился, кто увечен, а кому и вовсе не удалось дотянуть до Победы. И получалось так, что вкрутую осиротело село, из каждых четырех солдат трое полегли в дальней стороне. Такую тяжелую дань из нашего таежного угла приняла война.

А за окнами постанывала от мороза старая черемуха, скреблась о стекла стылыми ветвями. Уходил прочь последний месяц победного сорок пятого года.

ПОЭЗИЯ Строки памяти

Юрий Зыков СТИХИ

* * *

Духовой послевоенный
В нашем клубе заводском
Бился вальсами о стены,
Полькой пел под каблуком.
И на улицах окрестных
Собирался стар и мал,
И разила медь оркестра
Первых модниц наповал.
Как вибрировали крыши,
Но никто не клял свой век,
А гремел оркестр не тише
Современных дискотек.
Неказистая одежда,
Да не в ней была цена…
Впереди еще надежды,
Позади уже война.

ФУТБОЛ КОНЦА 50-Х