Каменный пояс, 1987

— А кто подменит? На ферме рабочих рук не хватает. Это мы, старой закалки, еще держимся, а молодежь на ферму не больно охотно идет, на нашу уж и подавно. Не в почете нынче работать дояркой.

— Почему же не в почете? О вас и в газетах пишут, и зарплату вам добавили.

— Да, пишут… Это верно, — согласилась женщина и вдруг улыбнулась: — Обо мне тоже писали, — сказала она с простодушной гордостью, заливаясь легким румянцем. — Даже показать могу.

Она поставила на колени потертую сумку и стала рыться в ней.

— Где-то здесь она была, газетка-то, — приговаривала женщина. — Взяла с собой. А что? Работает наше звено хорошо, врать не буду. План мы надаиваем, а то и больше. Здесь и фотокарточка напечатана. — Она нашла наконец в сумке районную газету, сложенную в несколько раз, потрепанную на сгибах, развернула. — Вот наше звено.

С небольшой газетной фотографии, плохое качество которой профессионально отметил Костромин, на него глядела группа женщин в белых халатах.

— Где же вы?

— Да вот, — показала женщина пальцем. — Сбоку-то. И фамилия моя даже тут есть, внизу — А. И. Мухина.

— Извините, как ваше имя-отчество?

— Антонина Ивановна.

— Очень приятно. Юра.

— Тоже очень приятно.

Антонина Ивановна было улыбнулась, но что-то помешало ей это сделать. Она опять будто прислушалась к себе. Глубоко вздохнула.

— Так мы работаем, — сказала она с непонятной печалью, аккуратно сложила газету и положила ее обратно в сумку.

— Антонина Ивановна, зря вы думаете, что профессия доярки сейчас не почетна, — сказал Костромин. — Мне кажется, это не так. Я совсем недавно был в одном хозяйстве, там, наоборот, молодежь приживается, а некоторые даже возвращаются из города в родное село.

— Значит, условия есть. Бывала я на таких фермах, возили нас. Что же им не работать, коли на ферме чисто и светло. И пешком не бегать — отвезут, привезут. Отдоилась и — домой. А ежели еще и жилье строят, то молодежь, конечно, остается. А у нас? Иная девчушка придет, увидит, как мы в грязи по колено пурхаемся, понятно, ей не понравится. Женихов у нас мало, молодые сейчас обособленно хотят жить, а где жить-то? Не строят ведь. Вот и уезжают в город…

Она закрыла глаза и медленно навалилась на спинку кресла. Юре послышался сдавленный стон.

— Что с вами? — спросил он.

— Да так, прихватывает иногда, — прошептала Антонина Ивановна, растягивая губы в слабой виноватой улыбке. — Фельдшер говорит, простыла я на сквозняках. Почки, мол, застудила. Послала меня в город обследоваться. Поди уж и зря еду. Может, само пройдет, а я вон работу бросила. Бабам-то трудно будет без меня.

— Знаете, у меня есть анальгин, — сказал Юра. — Я таблетку на зуб кладу, когда он сильно ноет. Возьмите пару штук, хоть на время, да полегчает.

— Нет, нет, — отказалась Антонина Ивановна. — Сроду их не пивала и потому всегда здорова была. Спасибо тебе, родненький.

За окном мелькали березы. Обнаженные, они еще не отогрелись от зимних холодов и сливались с серыми пятнами снега, разбросанными по лесу. На бесцветном березовом фоне ярко и свежо зеленели, словно умытые дождем, сосновые посадки. Проплывали высокие сосны на песчаных буграх вдоль шоссе. Всякий раз, когда Костромин ехал по этой дороге, у него появлялось странное желание запомнить какое-нибудь дерево, и он запоминал, но потом, проезжая здесь вновь, не мог его найти. Лес менялся, точно живой.

Юра по привычке выхватил глазами из лесной чащи приметную корявую березу, но тут же забыл о ней.

— Сильно болит? — спросил он.

— Нет, сейчас отпустило, — ответила расслабленно Антонина Ивановна. — Побаливает, конечно, но не так. Ничего, я терпеливая.

— Вас кто-то будет встречать?

— На вокзале-то? А как же. Куда я одна? Я и города-то не знаю, заблужусь. Родственница у меня там живет. Я ей телеграмму послала. У нее и остановлюсь на первых порах.

Когда приехали, Юра вынес из автобуса увесистый баул Антонины Ивановны (с гостинцами, как пояснила она), дотащил его до дверей автовокзала.

Антонина Ивановна ищуще глядела по сторонам.

— Че-то нету ее, родственницы-то моей.

— Вы подождите, она, может, просто опаздывает, — сказал Костромин. — Ну, а я побежал. Давайте выздоравливайте и больше не болейте.

— Спасибо, сынок. Дай бог и тебе здоровья.

На пути к остановке Юра заскочил в кафе и с удовольствием выпил бутылку свежего кефира. Потом он стал ждать троллейбус, которого долго не было. Наконец троллейбус подошел, но Юра не поехал. Чувство какой-то вины тревожило его. Еще один троллейбус подкатил, но Костромин остался на остановке.

Он повернулся и двинул обратно к автовокзалу. Антонина Ивановна шла ему навстречу, приседая под тяжестью баула и сумки.

— Нету че-то ее, — растерянно говорила она.

Юра подхватил ее вещи.

— Вы знаете, где она живет? — спросил он.

— Не знаю, но адрес-то у меня есть. На-ко глянь, а то я без очков не увижу, — сказала Антонина Ивановна, протягивая Костромину клочок бумаги с записанным адресом.

В это время Юру окликнули. Он оглянулся и увидел невдалеке «уазик» телевизионщиков. Юре махали.

— Сейчас, — обрадованно кивнул он.