Каменный пояс, 1988

Грибы после князька стали попадаться дорожками почти точно с севера на юг. Но не как хозяйке, а гриб от гриба в двух-четырех шагах. Иногда по два. Крупный и мальчик с пальчик рядом. На дорожке гриб от гриба не сразу увидишь. То ли он впереди, то ли немного сбоку, то есть уже на параллельной дорожке. Словом, не видать его: нужно и присесть, и глаза протереть, развлечься немного, наблюдая за муравьями, а то притворно пробормотать, мол, мне и того, что есть, хватит. А если прошел несколько шагов вперед или в сторону, то смотри, куда ногу и корзину ставишь. Вполне возможно, что на гриб.

И что приятно: белые не водянисты, они плотные и тяжелые приятной тяжестью настоящей добычи. Мякоть у них белейшая и цвета на срезе не меняет. Ну и запах у них, конечно, свой, белый, и среди грибов, говорят, наилучший.

Та корзина белых — первая моя корзина и, не буду врать, пока последняя. Времени не было повторить такой замечательный поиск.

Что касается грибниковских поверий, то ваше дело — но если соблюдать, то грибы попадаются чаще. Это многократно проверено. Ведь если приглядеться, то это правила вежливости. Не будете же вы в гостях с порога справляться, чем вас будут угощать, опрокидывать непонравившееся блюдо и вообще хамить. Ну и когда идешь в наше неголодное время в гости, то, наверное, и встреча с самим хозяином важна… Вот и поверья эти, если серьезно, то придуманы они, чтобы не хамить в лесу, быть с ним другом и гостем, тогда и подарки будут, и появится, возможно, то, без чего трудно становится жить, — любовь к природе.

Вечером у нас была царская жареха из одних только белых, да еще хозяйка к ним стакан сметаны дала. А насчет того, что царь-грибы едим, возразила:

— Не-ет, ребяты. Царь-гриб, он другой, да и не едят его, чать. Вот я сказочку припоминаю. Бабушка моя по отцу (они из грибных мест были) рассказывала.

Жила, значит, в деревне девушка. Ну, такая, знаете, никакая. Ни тонкая, ни худая, ни гладкая, ни рябая. Вроде не лодырша, а всякое дело у нее из рук вырывается. Начнет щи в печи варить, маленько да переварит, рубаху отцу стирать — рукав оторвет. Пришивать сядет — все пальцы поколет. Заплачет — одно хныканье выходит, засмеется над чем, смех какой-то мелкий, щекотный получается, как у дурочки. Вот, значит, ребяты, какая девушка жила, ровно моль, и не глядеть бы на нее, да рассказать-то надо. У Анны, вон, старшая дочь — точно такая…

Всех девушек на вечеринку зовут, а ее обходят, ко всем сватов засылают, а за ней не идут. Вот мать ей и говорит:

— Дитятко ты мое неудачное, иди к старухе-шептунье (счас-то таких нет, перевоспитали всех), пусть она тебе чего посоветует.

Ну, жалеет ее мать-то, свое дитя — с ума не сбросишь.

Девушка пошла, а та ее прям в лоб и огорошила:

— Тебе, девка, к грибному царю надо!

Та:

— Да ты што!

— Нет, иди. Другого пути нету. Выйдешь рано и так иди, чтоб солнце все время за спиной было.

Наладилась она к грибному царю. А идти все лесом, солнце-то еле видать. Ох, ребяты, я бы к этому царю ни за чем не пошла бы.

Идет. Тут ей комар на глаз уселся. Да сильный такой комар. Наша умелица размахнулась, да и хлясть себя по глазу, чуть не вышибла. Не рассчитала, значит. А комар снялся, подлетел к уху и поет:

— Вот, мол, спасибо, красавица, что только пугнула, я тебе за это добро сделаю…

Да, красавица, а глаз-то заплыл аж.

Ну, идет дальше. Глядит — сидит синичка на веточке и так жалостно плачет. Просит:

— Помогай, девушка, чем можешь (в сказках-то звери и говорят, и плачут).

Той вроде и жалко, хочет помочь, а какой из нее фершал-акушер? Ну, взяла птичку этак. Да так неловко, прямо за больную ножку — вправила! (Ну, случайно, значит, от неловкости). Птичка в воздухе пляшет, радуется:

— Ох, спасибо, красавица, я тебе за это добро сделаю.

Ну и девушка ободрилась. Мол, ты гляди чего, все меня красавицей называют, может, и вправду я ничего? Идет дальше. А тут — страсть какая! Сидит медведь и лапами колоду с диким медом рвет.

— Эй, — говорит, — девушка! Помогай-ка, очень уж меду надо.

А той страшно, тут и я бы неумехой стала.

— Ох, батюшка-медведь, — отвечает, — Я ведь девушка такая-сякая, никакая, не умею ничего.

— Давай, — говорит, — помогай, а то рассержусь. Пчел не бойся, пчел я в речке потопил (Пчел! Она-то его боится, не пчел).

Что ж, подошла, сунула это руки в щель, чтобы тянуть, а медведь возьми да и отпусти, да зажал ей руки-то. Ка-ак она визгнет, медведь с перепугу, ка-ак рванет колоду — и порвал.

— Ну, — говорит, — не умеешь. Только «ух» крикнула — и дело подалось. Спасибо, красавица, я тебе добром отдарюсь.

Он-то думает, что это она колоду порвала.

Идет девушка дальше. А лес темный, высокий, солнце за тучку ушло, не видать, куда идти. А она слышит, звенит кто-то. Это ее комар подлетел.

— Ни-че-го, — пищит, — я солнышко спиной чую. Пошли, поведу.

Видно-то комара плохо, а звенит он звонко, и идет наша девушка, как за колокольчиком. Довел он ее до страшного бурелома.

— Вот, — говорит, — пришли. За этим буреломом грибной царь и живет.