Каменный пояс, 1989

Из литературного наследия

Рассказ талантливого советского сатирика 20—30-х годов Александра Ивановича Завалишина (1891—1939) «Сорок пять нацменов» едва ли известен современному читателю. Точная дата создания этого заметного в творчестве писателя произведения не установлена. Но, очевидно, замысел созревает после 1922 года, когда молодого коммуниста Завалишина, героического командира сибирских партизан, первого ответственного секретаря «Советской правды» (ныне — «Челябинский рабочий») по решению ЦК переводят в Москву.

В «Автобиографии» (1927) Александр Иванович пишет, что предполагалось поручить ему работу «по мордовской линии». Родным языком писателя был мордовский, поскольку он — выходец из редкой этнической группы мордовского казачества. Предки Завалишина переселены из Пензенской губернии на Урал в XVIII века Екатериной, за активное участие в пугачевском восстании. Публицистический псевдоним сатирика, уроженца станицы Кулевчинской (Варненский район Челябинской области), — «А. Мордвин»; брат писателя, Федор Иванович Завалишин, — один из основоположников мордовской советской литературы.

В Москве А. И. Завалишин работает в редакции газеты «Беднота». Рассказ «Сорок пять нацменов» появился в журнале «Молодая гвардия» (1925, № 10). Заслуга писателя тем выше, что лишь к началу 30-х годов даже такие авторы, как Маяковский и Безыменский, оценили истинные размеры опасности бюрократизма. Видимо, не случайно чересчур «острый» рассказ Завалишина, репрессированного в 1938 году и реабилитированного посмертно, не переиздавался до сегодняшних дней.

Л. А. Саксон.

Александр Завалишин СОРОК ПЯТЬ НАЦМЕНОВ

Под серой мутью низких облаков Московский Кремль выглядел сонливо и совсем не вызывающе, как это кажется иным из-за границы. Правда, царские гербы с остроконечных грязных башен гордо щерились на присмиревший красный флаг Союза ССР, но ни страха, ни почтенья не внушали тридцати мордвам — крестьянам, подошедшим к будке пропусков для входа в Кремль.

— Вот и до ербов дошли, — вздохнул ободранный, в больших лаптях мордвин Кузьма, поглядывая вверх. — Давно уж под Советской властью ходим, а Николкины орлы все хорохорются, — ядрена вошь…

— Пущай их… Есть не просют, а кому и радость, может, придают… — сказал второй…

— Дойтить-то мы дошли, а дальше как? — проговорил плечистый молодой мордвин, почесываясь, как скрипач, под мышкой.

— Дальше? — нехотя сказал Кузьма, закуривая. — Дальше вот покурим, дождь утихомирится, потом и обратимся…

Сеял теплый дождик, реденький, и камни мостовой отсвечивались рыбьей чешуей. У Исполкома Коминтерна, как навозные жуки, толпились черные блестящие автомобили, а дальше плавали трамваи, переполненные разноцветной публикой, качались извозцы на козлах, вроде попугаев, и чуть не бегом по тротуарам торопились пудреные барышни на тонких ножках…

Безработные мордва пришли к Кремлю за помощью с запиской жулика из «Марьиной рощи». Жулик посоветовал им, что в Кремле сидят от всех народов представители и помогают соплеменникам.

— Раз вы балакаете по-собачьи — кончено! — сказал им жулик. — Вы нацмен… Дуйте прямо в Кремль — скажите: «Мы мордовска нация», и вам откроются все двери…

Дал им адрес на клочке курительной бумаги с выдавленными химическим карандашом словами:

«Кремаль ВЦЫК ходатайство трицети нацменоф»…