Каменный убийца

Чай стал бы слишком крепким, если ждать и дальше. Она знала: официанты молоды и еще не сталкивались со смертью. В отличие от нее. Отправлять их прислуживать Морроу и в лучшие времена было нежелательно, а сейчас времена были отнюдь не лучшие. Комната, полная скорби, хуже, чем комната, полная злости. К злости человек привыкал, сталкивался с нею каждый день, научался принимать ее или не замечать. Или уходить от нее подальше. Но спрятаться от скорби было невозможно. Она находила тебя повсюду. Больше всего люди боялись скорби. Не утраты, не печали. Но что происходило, когда вы подавляли эти чувства в себе? Они возвращались скорбью.

Работники гостиницы собрались в кухне: кто сидел в кресле, кто устроился на краешке стола, кто прислонился к стене, прихлебывая крепкий кофе или чай, успокаивая друг друга. Шепотком делились предположениями, теориями, догадками. Метрдотель привел Коллин, сдал им на руки – пусть утешат, найдут ей сухую одежду, – потом собрал весь персонал. После того как семья была извещена, он мог поделиться новостью с работниками.

Мадам Мартин мертва. На нее упала статуя.

Все охнули, у кого-то вырвалось восклицание, но лишь один из них вскрикнул. Пьер оглядел комнату, но так и не понял, кто это. В одном он был уверен: этот звук удивил его.

* * *

Наконец-то инспектору Бовуару удалось заглянуть в яму. Только это была не яма. Углубление в земле было заполнено человеческим телом. Женщина с широко раскрытыми глазами, мертвая, ее грудь раздавлена упавшей статуей.

– Господи Исусе!

Бовуар покачал головой и хлопнул ладонями, убивая мошку. Краем глаза он заметил агента Лакост, которая надела резиновые перчатки и склонилась над трупом.

Начиналось новое расследование.

В течение следующих нескольких минут приехали еще пикапы, привезли новых членов команды, и криминалисты принялись за работу. Арман Гамаш внимательно наблюдал за происходящим, за Бовуаром, который руководил действиями агентов.

– Ну и что вы думаете, шеф? – Лакост сняла резиновые перчатки и встала рядом с ним под зонтом. – Она была убита?

Гамаш отрицательно покачал головой. Он пребывал в недоумении. В этот момент появилась молодая женщина-полицейский, которой он приказал находиться в Большом зале, когда туда пришли Морроу. Она явно пребывала в возбуждении.

– Хорошие новости, сэр, – сказала она. – Я подумала, что должна как можно скорее сообщить вам. Кажется, у нас появился подозреваемый.

– Молодец. И кто же это?

– Поначалу семья вела себя тихо, но вскоре двое из них начали шептаться. Не тот, что художник, а другой брат и сестра. Они, кажется, абсолютно уверены, что если это было убийство, то убить ее могли только два человека.

– Да? – вмешался Бовуар.

Может быть, они вернутся к благам цивилизации скорее, чем он думал.

– Oui. – Она посмотрела в свой блокнот. – Бакалейщик и его жена-уборщица. Их зовут Арман и Рейн-Мари. Фамилию я не разобрала. Они тоже снимают номер в гостинице.

Бовуар ухмыльнулся, а Лакост поспешила отвернуться.

– Мои подозрения подтвердились, – сказал Бовуар Гамашу. – Вы сдадитесь без сопротивления?

– Мне будет вас не хватать, – подхватила агент Лакост.

Гамаш слегка улыбнулся и отрицательно покачал головой.

Семь сумасшедших Морроу.

Нет, шесть.

Глава одиннадцатая

– Питер, – прошептала Клара.

Она наблюдала за тем, как он взял фирменный бланк «Усадьбы» и карандаш, склонил седую голову и забылся, проводя прямые на разлинованных страницах блокнота. Это действие зачаровывало и утешало так же, как утешает третья порция мартини. Ощущение было приятное, но только потому, что это притупляло чувства. Даже Клара чувствовала себя вовлеченной. Что угодно, лишь бы ускользнуть из этой комнаты, наполненной безмолвной и торжественной скорбью.

По другую сторону Большого зала склонилась и седая голова Томаса. Над клавишами пианино. Зазвучали медленные, неуверенные ноты, но через несколько секунд Клара узнала музыку. На сей раз это был не Бах. Бетховен. «Für Elise».[46] Мелодия была подвижная, живая. И относительно легкая для исполнения. Клара и сама смогла бы сыграть несколько первых тактов.

Но Томас Морроу играл это как погребальную песнь. Он отыскивал каждую ноту так, словно мелодия пряталась. Она наполняла скорбную комнату такой болью, что у Клары стали слезиться глаза. Их жгло от усилий, которые прилагала Клара, чтобы скрыть слезы, но это было уже невозможно.

Сандра оплакивала песочное печенье, поглощая одну штуку за другой, а Мариана сидела рядом со своим чадом, читающим книгу, и обнимала его за плечи. Теперь они молчали, хотя несколькими минутами ранее Томас, Сандра и Мариана сидели тесным кружком и перешептывались. Подошла Клара со словами соболезнования, но они ответили молчанием и подозрительными взглядами. Поэтому она отошла от них.

Не каждый годится для плавания, подумала она. Корабль «Морроу» явно шел на дно. Это видела даже Клара. Это был пароход в эпоху реактивных самолетов. Они представляли собой старые деньги во времена меритократии.[47] Звучали сигналы тревоги. Но даже Питер, ее прекрасный, умный муж, цеплялся за эти обломки.