Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

Каблучки Селестин стучат по плитам коридора. Всё дальше. Всё тише. Ей так хочется обманывать себя: кто-то о них вспомнит, кто-то озаботится временем завтрака. Дорога до кухни — коридоры, лестница, снова коридор... И никого по пути. Его величество говорил: смешно бояться одиночества. Одиночество укрепляет дух. Лечит. Он должен был думать так. Не мог иначе, если никому нельзя верить, если кругом доносчиков больше, чем опавшей листвы в осеннем парке. Куда больше. Должен был... А на самом деле, как любил когда-то смеяться. Как шутил... «Вот и наш завтрак, мадам. Кухарка уверяет, что сегодня особенно удались гренки, которые вы когда-то хвалили. С тёртым пармезоном. И специями». — Вы собирались принести круасаны, Селестин. — «Боже, я совершенно забыла о них распорядиться. Простите меня, мадам, ради бога, простите. Зато завтра...»

Не огорчайтесь, Селестин. Лучше продолжите ваш рассказ. Так когда же заболел господин Фальконе? — «В 1783-м, мадам, весной». — Как раз тогда, когда императрица Екатерина подарила его высочеству Гатчину. Какое странное совпадение. Его величество был так несказанно счастлив. И вы говорите, господин Фальконе пролежал восемь лет? — «Его не стало в 1791 году, мадам. Тётушке было всего лишь сорок три года, и она сразу отказалась ото всего: от Парижа, от занятий скульптурой и ото всех знакомств. На остаток денег купила маленькое поместьице в Лотарингии и там запёрлась одна». — Вы хотите сказать, с дочерью? — «О, нет, дочь её даже не навещала. Ей удалось выйти замуж за какого-то польского барона, и она всячески добивалась быть принятой в Версале. Похоже, она стыдилась своего происхождения и тем более тётушки, которая ни в чём не изменяла ни своим былым привычкам, ни даже платьям. Баронесса появилась в поместье только после смерти матери, чтобы войти в права наследства и выбросить оставшееся после неё имущество, кроме писем императрицы Екатерины господину Фальконе». — А Пьер? Пьер Фальконе — муж и отец? — «Он остался навсегда в Англии. Ни жена, ни дочь его не интересовали». — Итак, не надо бояться одиночества... — «Вы что-то сказали, мадам?» — Нет, просто вспомнила.

Одиночество... Нет, здесь оно не донимает. Напротив. Земли Буксгевденов в Эстляндии. Говорят, к этим местам надо привыкнуть. Но после Петербурга они даже приветливее, уютней. Долины. Множество речушек. Синяя глина по берегам. Скотина на травяных лугах. Сады. И дожди. Долгие. Тихие. Сливающиеся в листву. Шуршащие по черепичным кровлям. Зимним временем — прозрачная пороша в тепловатом солёном ветре...

Главное — другое. Друзья. Единственные. Близкие. Слишком рано ушедшие. Таша. Милая Таша. Графиня Наталья Григорьевна Буксгевден. Неразлучные подруги институтских лет. У всех называли родителей. Совсем простых, как у Натали Борщовой, будущей гофмейстерины императорского двора, досточтимой госпожи фон дер-Ховен. Или знатных, хотя и таких же бедных, как у княжны Хованской. О родителях Таши не заикались. Знали: сам наследник, великий князь Павел Петрович, при случае называл сестрицей. Мог и расцеловать. Наталья Григорьевна Алексеева — по имени героя Чесмы графа Алексея Григорьевича Орлова. В средствах не нуждалась, в доброте — очень.

Они сразу выбрали друг друга. Императрица благоволила к их дружбе. Делала одинаковые подарки. Никаких талантов Таши не поощряла. Ни танцам, ни сценическим постановкам Ташу не обучали: воля государыни. Её попытался брать к себе в дом на праздничные дни Иван Иванович Бецкой — Таша не захотела. Приневоливать не стали. Просиживали пустые, как говорилось, дни вдвоём в опустевших дортуарах. Читали. Играли на клавикордах. Рассказывали бесконечные истории. Выдуманные. Но такие, которые непременно должны были с ними случиться. Так и случилось с обеими.

Сколько лет прошло, а так и не могла в толк взять, почему государыня не воспротивилась дружбе к ней великого князя. Будто не замечала. Ни разу ему на вид не поставила. Может, сжалилась над одиночеством сына, нет, только не это. Жалости не знала. Другое дело — расчёт. Значит, был расчёт — понять бы, какой.

Таша оглянуться не успела, как стала невестой графа Фёдора Фёдоровича Буксгевдена. Всё решалось в семье. Род древний. Почтенный. Из герцогства Бременского. О предке что говорить. Альберт фон Буксгевден, каноник Бременский, в числе первых крестоносцев прибыл в Лифляндию, основал Ливонский орден, а в 1200 году город Ригу и стал первым римским епископом. Позднее возведён был вместе со своим братом, Германом, епископом Дерптским, в княжеское достоинство Римской империи. А от третьего брата, Иоанна, пошёл весь графский род.