Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

9. В знак благодарности моей за дружбу ко мне, усердие и за все оказанные мне услуги от г. вице-адмирала и кавалера Осипа Михайловича де Рибаса отдаю ему в вечное потомственное владение его дом мой, состоящий во Большой Миллионной противу главной аптеки и на набережную, с находящеюся в оном церковью, со всеми к оной принадлежностями и со всеми в оном доме мебелями, до которого дому все принадлежащие документы при сем в оригинале прилагаю. Что же касается до прочего моего имения, как то золота, серебра, камней, посуды и прочего, какого бы звания не было в обоих домах, без изъятия, всё принадлежит госпоже Настасье Ивановне де Рибас с её дочерями, а моими с Её императорским величеством крестницами.

Из завещания И.И. Бецкого.

Великий князь Павел Петрович, А.Б. Куракин, Е.И. Нелидова

   — Свершилось! Боже праведный! Свершилось! Я многое мог себе вообразить — ссылку, тюрьму, одиночное заключение в замке, но нож гильотины! Для монархов! Голова короля!

   — И королевы, ваше высочество.

   — Да, да, и королевы. Ведь вы видели их десять с небольшим лет назад. Мой брат Людовик говорил о том, что нам с ним предстоит рука об руку править Европой, что мы одногодки, и в этом есть свой символический смысл. Но рассказывайте же, Куракин, рассказывайте в мельчайших известных вам подробностях. Ведь это наша будущая судьба, и мы должны к ней должным образом приготовиться. Загодя. Именно загодя.

   — Ваше высочество, я полагаю, условия России слишком несхожи с условиями Франции, а исконное уважение к царю...

   — Может быть в одно мгновение быть сметено порывом озверелой толпы, которая никогда не поймёт, что та же самая ярость, которая сметает монархов, в следующую минуту обратится против них самих с той же жестокостью и ещё большим размахом. Но колесо истории уже запущено, так что говорите, князь.

   — Вы знаете, ваше высочество, о присяге конституции...

   — Оставьте это. Что было дальше?

   — Только то, что король обманывал самого себя. При всём при том он продолжал вести переговоры с эмигрантами и иностранными державами, даже пытался последним угрожать через своё правительство, что, впрочем, ни на кого не производило никакого впечатления. В конце концов, 22 апреля 1792 года Людовик со слезами на глазах объявил — вещь, казалось бы, совершенно невозможная! — войну Австрии.

   — Монарх не имеет права на слёзы. Да и кому они нужны, когда королевство уже подведено под обух. Сантименты делают его смешным и жалким. Уважение вызывает только жестокость. Людовик боялся жестокости и вот что получил взамен.

   — Ваше высочество, но может быть, здесь сказала своё слово его непоследовательность? Король просто не наметил для себя пути.

   — Вы должны войти в коллегию адвокатов, мадемуазель Катрин. Всегда оправдания и только оправдания. Это надоедает, наконец. Князь, я жду продолжения.

   — Но мадемуазель Катишь в чём-то права. Король объявил войну Австрии и вместе с тем отказался санкционировать декрет Национального собрания против эмигрантов.

   — Он не имел права поступить иначе! Он и так предал своих подданных, разве вы этого не понимаете?

   — И против мятежных священников. Всё это вызвало движение 20 июня 1792 года. Положение обострилось тем, что врагам короля удалось достаточно убедительно доказать факт его сношения с эмигрантами и переговоров с иностранными государствами.

   — Которые ни в чём ему не помогли, зато сделали преступником в глазах взбесившейся черни!

   — Да, именно так. Десятого августа произошло восстание черни, а 21 сентября, меньше чем через полтора месяца, пала монархия. Король вместе с семьёй был заключён в Тампль.

   — Боже, боже мой, что ему пришлось пережить!

   — A-а, наконец-то вы смогли наглядно убедиться, к чему приводит слабость монарха, мадемуазель Катишь. Вот только если бы всё закончилось одним тюремным заключением!

   — О, бунтовщики требовали большего. Против короля стали собираться обвинительные доводы, и 11 января 1793-го начался суд над ним в Конвенте.

   — Суд! Суд над монархом, хотя именно монарх является носителем и проводником Божьего произволения на земле. И никто не выступил в защиту короля?

   — Ваше высочество, король сам отказался от каких бы то ни было защитников. Он сам защищал себя, ссылаясь на права, данные ему конституцией.