Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

Её голос. Шаги. Тихий стук: «Мадам! Вы разрешите, мадам? Нарочный. Письмо...» Срочное письмо? Она ещё кому-то нужна? Разве не все ушли? «Мадам, это от вашего внука, от его превосходительства Баратынского. Из Москвы, мадам. О, никаких неприятных новостей. Напротив — господин Баратынский обеспокоен вашим здоровьем...» Опять первой прочла письмо! Впрочем, бог с ней. Забота Эжена? И в самом деле неожиданность. Хотелось ли бы его увидеть? Пожалуй, нет. И его тоже нет.

Письмо по почте, Селестин? Почему в такой час? «О, нет, мадам, с оказией. Курьер испугался метели и переночевал в деревне. Боится, что просрочил время. Спешит». Значит, ответ не нужен, и слава богу. Но что это ещё — книга? Сочинение Эжена? Когда-то мы с его величеством гадали на стихах: на чём раскроется, что прочтётся. Бывало куда как забавно. Его величество верил и иной раз задумывался. Иной радовался. А если попробовать на строках Евгения Баратынского, который родился в год, когда его величества не стало?.. В тот самый год...

И в осень лет красы младой
Она всю прелесть сохраняет,
Старик крылатый не дерзает
Коснуться хладной к ней рукой.

И даже посвящение: «Женщине пожилой, но всё ещё прекрасной». Бог мой, как смешно. Или горько.

Девяностые годы... Вот тогда было начало осени. Нити дружества — их было множество. Ещё множество. И все они начали рассыпаться на глазах. Сама закрыла за собой дверь в Гатчину. Во дворец. Приезжала. Часто. Племянник Абрам Андреевич, отец Эжена, служил в чине подполковника, занимал должности гатчинского коменданта и инспектора гатчинской пехоты. Смешные должности. Нелепые фантазии. Тогда же в Гатчине работал архитектор Василий Баженов. Нравился императору. Строить стал в поместье Абрама Андреевича — в тамбовской «Маре».

Нет-нет, поначалу всё складывалось удачно. Братья Абрам и Богдан Баратынские. С её лёгкой руки любимцы цесаревича. Едва вступив на престол, его величество награждает обоих неразделённым дворцовым селом Вяжля Тамбовской губернии. Богдан Андреевич дворцовой жизни сторонился. Предпочитал морские плавания и сражения, даже не верится: через два года контр-адмиралом станет командовать эскадрой Балтийского флота, через три — архангельской эскадрой в Белом море, через четыре станет вице-адмиралом. Его величество ни разу не лишал его своего покровительства.

Абрам — другое. Всё время на глазах. В январе 1800-го женился на смолянке. Позже благодарил за подсказку: без вас, тётушка, не обрёл бы моего сокровища. Александра Фёдоровна Черепанова. Приглянулась императрице. Могла оставаться фрейлиной — у императрицы. Предпочла замужество.

Его величество был в добром расположении — ждал приезда из Москвы семейства Лопухиных. Решил праздновать свадьбу Абрама Андреевича вместе с другой парой — фрейлиной Потоцкой и графа Шуазель-Гуфье, президента императорской Академии трёх знатнейших художеств. Невест, по высочайшей милости, украсили бриллиантами великих княгинь и княжон. После венчания блистали в них на спектакле в придворном театре. Это ли не праздник!

С приездом Анна Петровны[2] всему наступил конец. Абрам Андреевич от царственного неудовольствия сначала в смоленском имении отца укрылся, но как жене срок родить подходил, в новодаренное село на Тамбовщину отправился. Эжен там и родился. Места благословенные, а жизнь не сложилась. Не поладили между собой братья. Абрам Богдану Вяжлю уступил со всем хозяйством. Не захотел ни с кем из родственников вместе жить — купил урочище «Мару». Дом огромный построил. Парк дивный разбил. Сам недолго пожил — Эжену едва десять лет исполнилось, из жизни ушёл. Вдову оставил с семью детьми. Сашеньке самой всех поднимать пришлось. Никому в материнской ласке не отказывала. А «Мару» не первенцу — младшему сыну Сергею завещала. Обидно было Эжену — ни разу словом не высказался. Тем более брат на вдове приятеля поэта Пушкина женился — Дельвига, навсегда с ней в «Маре» закрылся. Столичного шума искать не стал.

Скрипнули половицы.