Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

   — Ещё бы не огорчение! Ни тебе балов, ни вечеров музыкальных, ни приёмов посольских, ни театров. Господи! Да за что же немилость такая? Это мы с тобой сами виноваты: к её императорскому величеству не ластились, за каждым визитом государыни ручек у неё бессчётно не целовали, красотой государыни не восторгались, вот и получили за гордыню свою.

   — Полно тебе, Таша, неловко ведь было, как Алымова. Всем за версту видно, что притворяется.

   — Всем видно, одной государыне нет. Да неужто непонятно, как фрейлиной при великой княгине заделаешься — перемен ждать нечего. Так и будешь весь век в Павловске коротать. Ой, всё бы сейчас сделала, все слова бы нашла, чтобы государыню умолить — поздно! Господи, на всё поздно! Здесь ничего не повидали — всё урывками, всё как краденое, а дальше того хуже.

   — Ташенька, Таша, но ведь с его высочеством...

   — Опять ты за своё, Катишь! Может, и хорошо с его высочеством одну беседу отбыть, а на каждый день каково? Ни посмеяться, ни пошутить не умеет. Всё будто в облаках каких витает, а на землю грешную глянет — искривится весь с досады. Губ не разжимает. Да и неизвестно, что за новая великая княгиня объявится. Та хоть романом своим занималась, а эта, может, порядки наводить станет.

   — И напрасно ты так о великом князе. Если б знала, каково интересно его высочество об истории рассказывает, какие примеры приводит — заслушаешься.

   — Бог мой, час от часу не легче! Со скамьи институтской да на скамью школьную пожизненную! И как только ты успокоить себя хочешь, Катишь! Знаю, делать нечего, но хоть бы Потёмкин Григорий Александрович за тебя заступился — ведь и по сей день много может. Коли захочет — императрица ему ни в чём не откажет.

   — Не захочет. Да и я не захочу — ни Григория Александровича просить, ни с тобой расставаться. Разве что за двоих его просить — неизвестно, согласится ли. А мне бы только с тобой быть.

   — Прости меня, Катишь, не всё сразу решилась тебе сказать. Со мной может всё иначе сложиться...

   — Иначе? Как это? Если уж во фрейлины...

   — То-то и оно. Намёк мне от Анны Степановны был: жених мне отыскался. Коли будет со стороны государыни согласие...

   — Ташенька... Таша...

   — Подожди, голубушка моя, подожди отчаиваться. Разговор такой, будто жениху моему будущему назначение к малому двору последует. Ну, не будем мы с тобой в соседних комнатках жить, так хоть видеться что ни день станем — всё легче.

   — Утешить меня хочешь...

   — Упаси господь, не лгу и не придумываю. Анна Степановна так мне впрямую и сказала. Только с именем пока воздержалась. Мол, до апробации государыниной нет смысла зря болтать.

   — Как, поди, страшно-то тебе, Ташенька.

   — Катишь, помнишь, как нянюшка в первом-то нашем отделении говаривала: «Спите, голубоньки, утро вечера мудренее. Перемелется — мука будет». Вот и мне хочется так о будущем своём думать. Я ведь тебе ещё и любопытные новости приберегла. Думала, мы с тобой вместе ещё герцогиню Кингстон увидим.

   — А что, опять от этой авантюрьеры сведения какие?

   — Лучше сказать — ещё какие! Вообрази себе, в суде она дело по завещанию герцога Кингстона выиграла.

   — Как не помнить. Потому что её покойник девичьим именем назвал?

   — Ну конечно. Только наследники к ней с другой стороны приступили: процесс о двоебрачии начали.

   — А её супруг? Почему родственники, а не он?

   — Право, не знаю. Только суд признал её законной супругой лорда Хервея, лишил союз с герцогом Кингстоном силы. Вообрази, её должны были заклеймить — выжечь клеймо на плече.

   — Какой страшный конец!

   — В том-то и дело, что никакого конца не наступило. Почему-то никто герцогиню клеймить не стал. Больше того. Она продолжает пользоваться герцогским титулом. Вот только граф Бристоль решил потребовать с герцогини какое-то имущество её незаконного супруга. Так что ей пришлось вместо Рима, куда она собиралась ехать на встречу с папой Римским, отправиться в Мюнхен. Но, знаешь, я уверена, мы ещё увидим герцогиню в Петербурге, раз она сама так положила.

* * *

Е.И. Нелидова, великий князь Павел Петрович

   — Мадемуазель Нелидофф, меньше всего ожидал вас здесь встретить. Я полагал, вас всё ещё удерживают в стенах монастыря.

   — О, нет, ваше высочество, императрица пригласила нескольких особ нашего выпуска, чтобы определить нашу судьбу.

   — И что же, решение состоялось?

   — Да, ваше высочество. Императрица была очень милостива к нам — нам всем предстоит придворная служба. Это совсем как в сказке.

   — Вам так нравится дворец императрицы?

   — Кто бы осмелился им не восхищаться, ваше высочество!

   — Вы это очень ловко сказали: осмелиться не восхищаться. Вы маленькая дипломатка, мадемуазель, или же вы нисколько не виноваты в простой оговорке? Как прикажете вас понимать?

   — Никакой оговорки не было, ваше высочество.

   — Ах, так. И тем не менее у вас такой сияющий вид.

   — Ваше высочество, вы не разрешите мне задать вам вопрос? Всего лишь один, ваше высочество. Я понимаю, насколько это нарушает этикет, но вы так милостиво говорите со мной.