Камера абсурда

Поскольку Ирина обещала маме быть вечером дома, я проводил девушку до ее подъезда, пообещав быть на связи, после чего отправился к себе. Мысль, что Аленина может выйти сухой из воды, если Стасик Ярошевич умрет и не даст показаний против нее, не давала мне покоя. Хотя нельзя было исключать и того, что Ярошевич просто физически не сможет давать показания. Ведь вполне может быть, что Аленина нанесла ему такие непоправимые травмы, что отшибла у него память или лишила речи. А возможно, повредила мозг, и Стасик, если и выживет, останется навсегда придурком с незакрывающимся ртом и зеленой соплей, постоянно выползающей из носа на верхнюю губу.

Определенно надо было что-то предпринять. Как-то вывести ее из себя, причем при свидетелях. И заставить сделать то, чего она не хочет и не может.

Я долго ходил по дому из угла в угол. Прислонялся лбом к прохладному оконному стеклу. Пытался читать. Попробовал сам с собой сыграть в шахматы, благо шахматная доска с фигурами у меня имелась. Но после четырех ходов белыми и трех ходов черными оставил это занятие, как и все предыдущие.

Потом включил телевизор. Показывали какой-то сериал про военное время, где молоденькая героиня актрисы Марины Александровой все время смотрит влюбленными глазами на пожилого и обрюзгшего начальника отдела по борьбе с бандитизмом в исполнении Михаила Ефремова. А взбалмошному и на вид весьма молодому оперативнику, любящему помахать кулаками и цепляющемуся за каждую юбку, оказывается, сорок пять лет.

Мне снова вспомнилось глубокое философское изречение, что весь мир – театр. И что Аленина – гениальная актриса, которая просто не может играть плохо. И не будет, ведь она – Аленина…

И тут мне пришла идея…

Я вынашивал ее весь следующий день. Думал. Сомневался. Снова думал. На второй день я целых четыре часа без перерыва сидел за компьютером: писал и стирал, писал, бросал и начинал все снова. Наконец, я уже не стер то, что написал. Прочел один раз, второй. И отправил текст на принтер, который распечатал мне его. В трех экземплярах.

На третий день я пошел к Альберту Андреевичу.

Глава 13. Ради справедливости, или А много платят сценаристам?

Альберт Пиктиримов встретил меня как родного. По его сияющему лицу я понял, что с него сняты все подозрения. Это означало, что он может работать. Он и работал как вол, если, конечно, таковое сравнение применимо к профессии режиссера.

Пока снимались эпизоды без главной героини. Наталья Валерьевна лежала в больнице с нервным срывом, как говорили на съемочной площадке, но со дня на день должна была появиться.

Маши тоже видно не было. Она не выходила на связь ни с Ириной, ни тем более со мной.

– Рад вас видеть, очень рад, – такими словами встретил меня Альберт Андреевич. Он даже объявил перерыв, чтобы привести меня к себе в вагончик и угостить крепчайшим кофе. – Считайте, что теперь я ваш должник, – объявил он мне. – Ведь вы меня буквально вытащили из петли.

– Вы преувеличиваете мои заслуги, – сказал я режиссеру сущую правду, но он не желал меня слушать. А потом спросил: – А где Ирина?

И я ответил:

– Так ведь июль. Скоро у нее экзамены в МГУ.

Пиктиримову стало немного стыдно: он не знает, что его дочери вот-вот надо поступать в университет. Но он так увлечен своей работой, что его можно понять.

Потом я допил кофе и произнес:

– У меня к вам разговор.

– Да? – удивленно спросил Пиктиримов. – Слушаю вас.

– Я пришел сюда с предложением, – не очень уверенно начал я. – Но сначала я хочу рассказать вам, как было дело…

Я говорил довольно долго, и Альберт Андреевич слушал меня все время молча, не задав по ходу моего рассказа ни единого вопроса. Иногда его глаза вспыхивали от негодования, раза два-три он явно хотел что-то возразить мне, но сдерживался. К концу моего рассказа Пиктиримов как-то сник и ссутулился, отчего явственнее обозначилась его худоба. Когда я закончил рассказывать про Лисянского, Аленину и Ярошевича, Альберт Андреевич продолжал молчать и только тускло смотрел на меня, часто и растерянно моргая.

– Что, так оно все было, как вы рассказали? – наконец спросил он.

– Думаю, что да, – ответил я. И добавил: – А вот теперь я хочу вам кое-что предложить. Вы готовы меня выслушать?

– Говорите, чего уж, – уныло произнес Альберт Андреевич.

– У меня тут созрел план… – начал я.

Когда я поведал Пиктиримову про свою задумку и объяснил ему, как мог, что в ней к чему, Альберт Андреевич как-то странно посмотрел на меня и промолвил:

– Откуда вы так хорошо знаете актерскую породу?

– Я не уверен, что «актерскую породу» я знаю хорошо, – сказал я. – И я не уверен, что у нас все получится. Возможно, вся эта моя затея не стоит и ломаного гроша. Но попробовать, я считаю, стоит.

– Значит, если у вас…

– У нас, – поправил я Пиктиримова.

– Значит, если у нас все получится, мне придется все же искать на главную роль другую актрису? – с большой долей печали спросил Альберт Андреевич.

– Да, придется. Но ведь последнее желание вашего друга Марка Лисянского было как раз таким, – произнес я.