Камера хранения. Мещанская книга

Потом товарищи офицеры сидели за столом, а эти парадные сабли с золотистыми кистями на артиллерийских темляках висели поверх одежды в прихожей, и мне категорически запрещалось их трогать, так что я смотрел с расстояния сантиметров в двадцать, заложив руки за спину.

Потом сабли заменили кортиками, и это было, по-моему, уже не то.

А вот еще вспомнил не совсем к месту: форма железнодорожных милиционеров была не похожа ни на какую другую – шапка-кубанка с крестом из малинового шнура, нашитым поверх донышка, и темно-синий мундир со стоячим воротом, вокруг которого был обернут петлей такой же малиновый шнур, опускавшийся… к рукоятке шашки, висевшей в ножнах на боку. Форма в точности повторяла полагавшуюся до революции железнодорожным жандармам.

Вот и вспомнил этих милиционеров, описывая офицерские сабли, потому что – шашка. Правда, сабли имели гарду, защищавшую пальцы, а у шашек были простые рукоятки, незащищенные. Но тоже – клинки.

…Кортик же, коли уж зашла речь о парадных клинках, совершенно не укладывался в русскую армейскую традицию – он всегда полагался морским офицерским чинам, и сухопутные смотрели на него со скрытой иронией. Кортик – то есть короткий, приспособленный к корабельной тесноте…

Надо бы закончить главу о прихожих какой-нибудь историей.

Но не вспоминается ничего, кроме запаха сырого сукна и меха.

Да вот еще про сабли и кортики.

Воспоминаниями невозможно управлять – как дыханием.

Очки в мою пользу

Врач велел мне носить их постоянно с четвертого класса.

Но я медлил расставаться с мечтой о нахимовском или хотя бы суворовском училище и от ношения очков уклонялся.

И то сказать: уродливы на мой, да и общий вкус они были в те первые годы второй половины века сверх всякой меры.

Одна из распространенных моделей – как у знаменитого поджигателя войны, американского президента Гарри Трумэна, сбросившего атомную бомбу на несчастных японцев. Что мы воевали с ними, а не с американцами, как-то забылось… Очки «под Трумэна» были почти правильной круглой формы, перемычка для переносицы была припаяна к этим металлическим кругам в их верхней трети. Это были солидные очки для важных людей.

Пожилые интеллигенты уберегли очки в довоенном европейском стиле – роговые, совершенно круглые, те самые, относительно которых Маяковский грубо приказывал: «Профессор, снимите очки-велосипед…» Именно на велосипед и были они похожи, именно профессора их и донашивали…

В общем, все такого рода серьезные, «стариковские» очки тогда мне казались безусловно безобразными. А вот сейчас, в 2014 году, за этот фасон любой хипстер жизнь отдаст – или, по крайней мере, приличные деньги. Самые продвинутые покупают винтажные оправы на блошиных рынках, и умельцы в хороших оптиках вставляют в них современные пластиковые линзы.

…Делали те оправы на вполне советских предприятиях – нечто вроде «Завода метизов № 221» или «Фабрики пластмассовых изделий имени Урицкого», доказывая в очередной раз, что социалистические изделия могут быть неотличимы от капиталистических – нужно только, первое, чтобы работники не переставая тряслись от страха перед начальством и, второе, не придумывали ничего нового, а честно сдирали лучшие американские или немецкие образцы… Тогда и получался автомобиль «ЗИМ», высотка на Восстания или очковая оправа в стиле Ivy League – Лиги плюща, объединяющей лучшие университеты Восточного побережья. А мы, советские люди, не могли оценить этого сходства и всё искали «что-нибудь импортное».

Впрочем, импортные из Чехословакии и ГДР оправы, которые щедро предлагала советская торговля, нас тоже не удовлетворяли: как и народно-демократическая одежда, соцоправы не устраивали прогрессивную молодежь Советского Союза своей солидностью. Темная пластмасса завершала форму «бабочки» небольшими выступами и плавно переходила – сверху вниз – в светлую. Много лет спустя такую оправу мы увидели на Вуди Аллене, но это много лет спустя, а тогда… В такой оправе очки на моей фотографии, сделанной в выпускном классе. Выражение лица серьезное, строгий пиджак, галстук и отвратительно пухлые губы, которые скрыл битловскими усами только годам к двадцати пяти. К этому же времени удалось добыть более или менее удовлетворявшую моим требованиям тяжелую квадратную оправу. Закрывала она по тогдашней моде пол-лица…

А пока шли пятидесятые, «школьные годы чудесные», как пел детский хор по радио. Я уже решился носить очки, и проблема оправы сделалась острой. Из всех, попадавшихся на иллюстрациях в «Огоньке», мятущуюся душу задела запечатленная на портрете какого-то прогрессивного общественного деятеля – кажется, французского писателя-коммуниста, посетившего нашу страну. Я долго рассматривал, буквально водя носом по странице, лицо бунтаря – уже тогда моду в мире задавали борцы с капитализмом. В результате я понял, как устроена настоящая оправа, достойная современного человека.