Камера смертника

– Ты че, братан? – здоровяк стоял передо мной, засунув руки в карманы джинсов-«варенок», и смотрел набычившись. – Те че вчера сказали?

Поведение их было настолько наглым и беспардонным, что я невольно опять растерялся. Но природного упрямства у меня хватило, чтобы упереться и тупо требовать за камин денег. Я просто старался не вдумываться в угрозы и блатной жаргон. Я решил, что нужно отстоять дорогой каминный фасад сейчас и любой ценой, а потом я уже что-нибудь придумаю. Это они ведь на слабака рассчитывают свое поведение, а я не слабак.

Я видел, как за спиной рэкетиров бухгалтерша делает мне знаки, изображая вращение телефонного диска. Понятно, что она спрашивала разрешения позвонить в милицию. Я в знак согласия кивнул ей. К моему, как ни странно, разочарованию, парни быстро отказались от попытки забрать камин силой. Они пробурчали угрозы и потянулись из зала к выходу. Теперь уже мне следовало придумать, как задержать их до приезда милиции. И я кинулся в новые выяснения отношений.

Желто-синий «жигуленок» с надписью «ГАИ» уже стоял у входа рядом с «Хондой». Это было приятно. Я с удовлетворением подумал, что недооценил силы государства за моей спиной. Однако недооценил я и своих противников. Оказалось, что никто и не собирался у меня ничего требовать и забирать. Они просто приценились к камину и… пошутили. А разрешение на въезд на пешеходную зону у них есть. Здоровяк отошел с капитаном в сторонку, пошептался, и вопрос был решен. «Гаишники» уехали со словами, что разберутся с этой машиной, бандиты уехали с ухмылками. А я остался у входа, переполненный самыми противоречивыми чувствами.

Два дня прошли в относительном спокойствии, если не считать, что я поднял на ноги всех своих знакомых, кто хоть что-то значил в городе или имел хоть какие-то связи или знакомства. Помог мне инструктор из тренажерного зала, куда я стал похаживать в последние несколько месяцев. Он и просветил меня.

– Навел я справки кое у кого, – спокойно рассказывал он. – Его зовут Саша Заварзин, кличка у него Вареный. Он центр держит.

– И как на него управу найти? – с надеждой в голосе спросил я.

– Я так понял, что никто с ним связываться не хочет.

– И что? У кого же мне защиты просить? Только на милицию надеяться?

– Не надейся. Лучше уладь с ним конфликт и живи спокойно. В милиции тоже люди работают. Я же говорю, что никто с ним связываться не будет.

И я тогда понял, что до сих пор жил в розовых очках, общаясь только с приятными людьми – работниками культуры и искусства. Пусть часть моих новых знакомых, после того как я занялся бизнесом, оказалась не совсем чиста на руку, но таково было время, каждый пытался хоть как-то подзаработать. Но все это происходило интеллигентно, с обменом понимающими улыбками. Все соблюдали договоренности, все вели себя честно, и всем было хорошо.

А оказывается, существовал еще и криминал, о котором я имел смутное представление. И был он беспощаден.

Все случилось прямо перед моим домом. Есть там одно местечко, где нужно проходить между забором детского сада и зданием котельной. Бо΄льшая часть людей там не ходит, а пользуются этой дорогой только жильцы двух подъездов, потому что так ближе. Когда я увидел борт той самой темно-синей «Хонды», то сразу все понял, и у меня похолодело внутри. Морально я сразу стал готов к разборкам, угрозам, возможно, и избиению. Но я еще был готов стоять на своем. Наверное, по своей наивности так и не поверил, что милиция настолько срослась с криминалом, и в конечном итоге надеялся на нее. Буду отстаивать свое дело до конца, ничего страшного со мной не случится; а потом посмотрим, кто настырнее. С этими мыслями я сделал последний шаг.

Крепкие проворные руки умело схватили меня так, что я не смог и пошевельнуть руками. Это потом я думал, что надо было орать во все горло и звать на помощь, а тогда я просто постеснялся. Как же, генеральный директор предприятия Фонда культуры, солидный человек – и вдруг будет орать на всю улицу! Меня очень ловко втолкнули в машину на заднее сиденье, где мое тело приняла еще одна пара рук. Мне тут же, обдав вонью прокуренных легких, посоветовали не дергаться и прижали к горлу что-то зловеще холодное и острое. Машина рванула с места и выскочила со двора на проспект.

Никто со мной всю дорогу не разговаривал. И у меня тоже желания говорить не было – слишком красноречиво и откровенно впивалось мне в горло острие. Сколько и каких мыслей промелькнуло у меня в голове за все время дороги, сейчас уже не вспомнить. Не начал я вырываться и истошно кричать только потому, что все еще не верил, что эти люди способны на все. Я все еще надеялся, что это только спектакль, угроза, попытка напугать меня, сломить мою волю.