Камера смертников

Отметив, как слегка порозовели мочки ушей начальника СС и полиции, пытавшегося скрыть радость, что сумел угодить высокому начальству, оберфюрер продолжил:

— Наружное наблюдение не снимать ни днем, ни ночью! Мы, к сожалению, не можем совершенно точно знать, когда он сделает свой главный ход. Каков этот ход, предугадать не так уж трудно, я даже могу с полной уверенностью предположить, что он сделает его сегодня вечером или, самое позднее, завтра. Многое будет зависеть от вашей оперативности, коллега! Западня должна захлопнуться плотно, но без стука! — Костистый кулак Бергера крепко сжался, так что побелели пальцы.

— Понимаю, оберфюрер, — заверил внимательно слушавший начальник СС и полиции безопасности.

— Из города никто не должен ускользнуть, — цепко посмотрел ему в глаза Бергер. — Одновременно начнется карательная экспедиции. Наши человечки надежны, проверены на деле? Я, конечно, читал бумаги, но хотелось бы знать ваше личное мнение.

— Да, оберфюрер, вполне надежны и обладают должным опытом. К тому же каждого страхуют.

— Не забудьте, как только закрутится шарманка, не останется времени, — напомнил Бергер, угощая начальника полиции сигарой. — Все должно быть так плотно пригнано, чтобы не сунуть в щель даже кончик ножа! И не жалейте о потерях, они окупятся. Ваши соседи предупреждены?

— Мы сочли это преждевременным, — стряхивая столбик пепла в хрустальную пепельницу, ответил Лиден, — в том числе по соображениям соблюдения секретности операции.

— Пожалуй, — протянул оберфюрер, — потом нам еще придется бог знает сколько ждать, но даже и в период ожидания будем наступать на них. Пусть медленно, но неотвратимо. Надеюсь получить от вас хорошие вести.

Давая понять, что встреча подошла к концу, Бергер встал. Прощаясь с начальником СС и полиции, оказал тому честь, проводив его до дверей кабинета, и вернулся к окну.

Глядя на потемневший лед у берегов озера, на расправившие свои ветви деревья старого парка, он думал, что все развивается медленно, крайне медленно. Хотелось сжать время в ладонях, спрессовать его, уплотнить, заставить работать на себя, потому что впереди еще столько дней ожидания. Но политика и разведка, особенно политическая разведка, не терпят торопливых — они ломают себе шею, пренебрегая кропотливым и ежедневным трудом, сопряженным с доскональным обсасыванием всех, даже мельчайших деталей операций. Здесь надо взять себе в пример трудолюбивого садовника, терпеливо ждущего, пока вытянется вверх и зазеленеет посаженное им деревце, пока оно зацветет, пока на нем появятся плоды. Опытный садовник помогает пчелам опылить цветы, спасает завязавшиеся плоды от града и морозов, разрыхляет землю у корней, поит их сладкой, чистой водой, вносит удобрения и за это имеет награду.

Так и Бергер, подобно опытному садовнику, любовно растил маленький саженец политической интриги. Бютцов постарался на славу: он вырыл ямку, взрыхлил землю, завез навоз для удобрений, и деревце должно прижиться. Пусть сейчас только ранняя весна, но оберфюрер уже мысленно видел цветы на своем ядовитом саженце. Теперь их оплодотворят трудолюбие пчелы в черных мундирах с одним серебряным погоном на плече, а вкушать отравленный плод будет противник. Надо только не упустить момент и суметь вовремя подкатить его прямо к рукам врага…

Глава 4

Профессор позвонил почти через неделю. Извинившись за долгое молчание, он попросил Волкова немедленно приехать. Голос у Игоря Ивановича напряженно звенел, и Антон не стал ни о чем его расспрашивать по телефону, поняв, что математик расколол твердый орешек до той поры молчавших комбинаций цифр. Ну, если даже и не расколол, то орех треснул и появилась возможность добраться до его сердцевины, вылущить ядро.

Шагая уже знакомым маршрутом, Волков невольно отметил, как Москва менялась: строились новые здания, выпрямлялись улицы, уходили в небытие старинные памятники. Особенно это бросилось в глаза после долгого отсутствия, когда он вернулся в столицу из спецкомандировки.

Нечто теплое и родное безвозвратно уходило из привычного облика города — дома словно сдвигались, насильно отжимая человека в глубь ущелий улиц, делая его все меньше и меньше в каменном муравейнике, заставляя чувствовать себя потерянным, несчастным и ничтожно маленьким без неба над головой, без уютных двориков с лавочками и кустами душистой сирени, скрывающих увитые плющом беседки, заменяя их гулкими дворами-колодцами многоэтажных громадин. А что будет дальше, через десяток-другой лет?

Антону всегда нравились такие города, где можно чувствовать себя личностью, а не винтиком огромной машины, подчиненным жестокому ритму. Нет, столица, конечно, не должна казаться провинциально-сонной, но современная архитектура наводит на мысль о забвении множества чисто человеческих черт, приобретая тяжеловесную помпезность и скупые, геометрические формы однообразных тонов, в которые окрашивают новые дома.