Камера смертников. Последние минуты

Я служу обществу… и общество в лице своих представителей – журналистов – должно знать, что все элементы каждой казни выполняются правильно и добросовестно.

Джеймс Берри, британский палач. 1892 год

Дело это было тайное, отвратительное и позорное, – участники его не могли показывать лица или просто смотреть друг другу в глаза… Я одно понял: смерти не нужны заступники. Идти к ней на службу – лишнее.

Кристофер Хитченс. Записи о казни. 1998 год

Потеря работы в Департаменте была худшим в моей жизни разрывом. Однако если бы меня не выжили, я, возможно, до сих пор там бы и сидела, связанная этими ненужными отношениями. И сколько казней я успела бы увидеть? Триста сорок? Триста пятьдесят? И твердила бы себе, что таково уж мое назначение – смотреть, как умирают на кушетке люди.

Когда я терпела расследования в Департаменте, когда была разжалована и ждала увольнения, то молилась, чтобы все это кончилось. Я думала: «Наверное, Бог меня не любит, иначе почему он такое позволяет? Он знает, что эти люди со мной нечестны, знает, что они лгут, так почему он все не прекратит?» Но порой Господь толкает нас в том направлении, куда мы сами не пошли бы, и для того делает нам плохо.

Так, видно, и следовало; я была слишком напугана, упряма и предана делу, чтобы бросить его по собственной воле. Я там застоялась, я почти сдружилась с некоторыми заключенными. Оглядываясь назад, не могу сказать, что мне было хорошо, просто жизнь двигалась по накатанной колее. Я не желала освобождения, за пределами тюрьмы мне все казалось чужим и вселяло страх.

Судя по дневнику, в котором я вела записи о казнях, не так уж и хорошо все шло, а со временем становилось хуже. Однако хотя всякие колючие соломинки попадались часто, я и не думала, что со временем их наберется целый стог и обрушится мне на голову.

Неприятно признавать, но Департамент оказал мне услугу. Иногда, правда, я все еще размышляю о несправедливости, – ведь я делала такую трудную работу, навсегда наложившую на меня отпечаток, – а эти люди пытались испортить мне репутацию и остались без наказания.

Первое время после ухода из тюремной системы я думала – не виновата ли отчасти и я? Может, нужно было помалкивать и ходить по струнке? В конце концов сказала себе: «Да к черту! Это – не мое. Со мной поступили нечестно, и я отстояла свои права». Постепенно горечь растворилась.

Как сказал однажды Роберт Коулсон: «Вы приносите свет в отделение смертников». Может, в том и состояло мое назначение: чуть-чуть скрасить жизнь некоторым заключенным – и идти дальше.

Я скучаю по своей работе – такой, какой она была в самом начале; скучаю по Ларри, по общению с журналистами, по визитам в тюрьмы; скучаю по разговорам с работниками тюрем, с начальниками и даже с заключенными. Вот только по казням не скучаю вообще.

Некоторые считают, что я лишь получила свое, потому что была частью государственной машины убийства. Кое-кто высказывался весьма едко, только меня это не задевало. В «Хантсвилл айтем» опубликовали письмо, автор которого называл меня «марионеткой Департамента». Я подумала: «Не самая лестная характеристика, ну так мне ведь за это и платили». Однако по большей части люди сочувствовали, видя во мне человека, который трудился на главного работодателя в городке, где других возможностей не так уж много. Правда, возможностей оказалось больше, чем я думала, просто я их не сразу разглядела. И потом, я все делала правильно. Я не лгала, хотя и всего не рассказывала. Я просто служила рупором Департамента. И чем больше проходило времени, тем больше я понимала, что с работой справлялась хорошо.

Я продолжала общаться с Ларри, который никогда не поздравлял с Рождеством или днем рождения, зато непременно звонил или писал в День святого Патрика, в день рождения Дороти Паркер и в день отмены сухого закона. И, думаю, нет ни одного репортера, и не только в Техасе, с которым я не поддерживала бы контактов. Некоторые делятся проблемами, возникающими у них в связи с Департаментом – в его теперешнем, лишенном гласности, состоянии. Прошло пять лет после моего ухода, но меня продолжают отыскивать новые репортеры – по совету своих предшественников или даже заключенных, – чтобы добыть нужные сведения, потому что от человека, занявшего мое место и получающего на двадцать одну тысячу больше, толку никакого.