При звуке закрываемых окон Сэма охватила дрожь, голова его поникла. Адам осторожно положил руку на плечо деда.
— Я всегда любил наши окна, — срывающимся голосом негромко проговорил Кэйхолл. В проходе, на расстоянии десяти-двенадцати футов от койки, стоял человек в униформе, и Сэму не хотелось, чтобы слова его слышал посторонний. Неужели, подумал Адам, здесь можно что-то любить? — Во время сильных дождей сюда летят капли воды, иногда прямо в лицо. Дождь я тоже любил. И луну. В безоблачную ночь из угла моей камеры, если подняться на цыпочки, можно было рассмотреть ее. Меня постоянно бесила мысль: почему здесь так мало окон? Черт возьми, — извините, святой отец, — раз уж людей годами держат в четырех стенах, то почему бы им не позволить хотя бы любоваться свободой? Не понимаю. Не понимаю. А, ладно…
Откуда-то из темноты до них донесся слабый тенор Проповедника:
— Заткнись! — приказал страж. Пение прекратилось.
— Оставь его в покое, животное! — выкрикнул Сэм. — Пой, Рэнди, пой.
Псалом зазвучал вновь.
В дальнем конце коридора хлопнула дверь, и Кэйхолл содрогнулся. Внук успокаивающе стиснул его худое предплечье.
— Похоже, Ли так и не придет, — с грустью произнес старик.
Мгновение поколебавшись, Адам решил сказать правду:
— Я не знаю, где она находится. Последний раз я видел тетю десять дней назад.
— Вроде бы она лежала в клинике?
— Скорее всего она и лежит, только не знаю в какой. Отыскать ее мне не удалось.
— Передай, что в эти дни я много думал о ней.
— Передам.
— И об Эдди.
— У нас почти не осталось времени, Сэм. Давай поговорим о чем-нибудь приятном, о'кей?
— А ты простил меня за Эдди?
— Я простил тебя за все, Сэм. Как и Кармен.
Наклонившись к Кэйхоллу, капеллан прошептал:
— Наверное, стоит вспомнить и о других?
— О других потом.
В проходе раздались шаги. Через минуту у решетки остановился Лукас Манн.
— Тебя к телефону, Адам, — заметно нервничая, сказал он. — В «гостиной».
Сидевшие на койке подняли головы. Адам встал, сделал шаг к двери. Когда та отъехала в сторону, он переступил через порог. По желудку разлилась пустота.
— Покажи этим стервятникам! — прогудел из своей камеры Джей-Би Гуллит.
— Кто звонит? — спросил Адам у шагавшего за его спиной Лукаса.
— Гарнер Гудмэн.
Почти бегом оба пронеслись по коридору до двери в «гостиную». Телефонная трубка лежала на столе. Адам поднес ее к уху.
— Гарнер? Слушаю.
— Я в Капитолии, Адам, рядом с кабинетом губернатора. Верховный суд отклонил наш протест. Всё.
Холл прикрыл глаза.
— Что ж, значит, конец.
— Не спеши. Вот-вот выступит с заявлением Макаллистер. Через пять минут я перезвоню.
Адам положил трубку, повернулся к Манну.
— Верховный суд оставил приговор в силе. Губернатор намерен сделать заявление. Гарнер перезвонит.
Лукас опустился на стул.
— Мне искренне жаль, Адам. Как Сэм?
— Держится намного лучше, чем я.
— Странно, да? У меня это пятая экзекуция, но все равно поражает, с каким спокойствием они переступают порог. Съедают последний ужин, прощаются с родственниками — без воплей, без истерик. Я бы на их месте так не смог. Меня в ту волшебную шкатулку и двадцать человек бы не затолкали.
Адам слабо улыбнулся. Взгляд его скользнул по раскрытой коробке из-под обуви, что стояла на столе. Изнутри коробка была выложена алюминиевой фольгой, в которой виднелись остатки печенья.
— Что это? — машинально спросил он, не испытывая особого интереса.
— Гостинец к казни.
— Гостинец? К казни?
— Милях в трех ниже по дороге живет старушка. К каждой экзекуции она приносит сюда коробку домашнего печенья.
— Зачем?
— Не знаю. Понятия не имею, для чего она это делает.
— Кто его ест?
— Охрана.
Адам покачал головой.
Из комнаты для отдыха Макаллистер ступил в кабинет. Одет губернатор был в новый темно-серый костюм и белоснежную рубашку, на груди — строгий полосатый галстук. Сидевшая у окна Мона Старк заканчивала утомительные подсчеты.
— Четверть часа назад звонки прекратились, — с облегчением сообщила она.
— Слышать о них не хочу, — бросил губернатор и на секунду задержался перед зеркалом. — Пошли.
В приемной к ним присоединились двое телохранителей. Группа из четырех человек проследовала в ярко освещенный зал, где с ноги на ногу нетерпеливо переминались десятка три журналистов. Подойдя к стойке с микрофонами, Макаллистер дождался, пока в зале не наступит полная тишина.