Камергерский переулок

Я попытался выявить предполагаемые озабоченности Альбетова. А вместе с теми какие-либо его интересы. Но толком так ничего и не выявил. Например, никак не мог понять, почему двумя линиями была подчеркнута строка: «…хал в Сальвадор нельзя такое скрыть. Если он что-нибудь выслеживал». Еще и змейка нервничала сбоку. Нервничала! Так мне показалось. Стало быть, змейка передавала волнение Альбетова! Или вибрацию его души… Но кто и зачем ехал в Сальвадор в повести тогда еще Т. Палладиус, вспомнить я не мог. Каждое упоминание каких-либо драгоценностей (а героиня повести училась на искусствоведа и интересовалась историческими камнями) обязательно вызывало на полях вибрацию змейки и спокойствие четко выведенного крюка. Две змейки взволновались вблизи фразы со словами: «простенькие серьги». Крюк, и довольно острый, указывал на строку: «Вдруг он вскочил, подошел к оценщику музыки, нахмурив лоб…» Я стал подсчитывать знаки Альбетова и понял, что змеек в его пометах в четыре раза больше, чем крюков. А вот упомянутая выше строка с бочкой («бочка - движимость и не движимость…») была лишь подчеркнута. И другие «зеленые» фразы с «очками», «чками» в их началах тоже не требовали от ученого исследователя особенных знаков на полях. Видимо, с бочкой Альбетову было уже все ясно. Или же в силу секретного соглашения он не имел права какими-либо намеками выделять бочку из прочих явлений, природных и механических. Так, подчеркивал легонько зеленым карандашиком слова и брел дальше. Бакинского ли керосинового товарищества двигалась и не двигалась в тексте бочка, не Бакинского ли - не имело значения. Пожалуй, куда важнее для Альбетова были строки такие: «Коварная ловушка, прельстительный обман враждебных сил…» Или: «пропадет сертификат ДЖ8К14 т. 437-67 свеча горела гибельным водоворотом…» Или: «Команда женщин по блочному луку не выдержала искушения булавой. Искушение…» Я вспомнил, что некогда Т. Палладиус занималась стрельбой из лука, а язык некоторых глав ее давней повести был излишне пафосным. Слово «искушение», пожалуй, тоже волновало нюхознатца Альбетова.

Не сразу, но ко мне пришло ощущение: в самой ли книге, в пометах ли Альбетова (понятно, что не в словах о прельстительном обмане враждебных сил или о гибельном водовороте) было упрятано нечто такое, что в обиходе называется эффектом двадцать пятого кадра. Мне стало не по себе. Во мне самом заныли мрачные предчувствия. Я отложил книгу. И пообещал более ее в руки не брать.

Мельникову звонить надобности не было. Звонил он мне сам чуть ли не каждый день. Вполне в соответствии с моими предположениями о сверхзадаче. С разговорами о номинациях П. Фрегаты, деликатными, надо сказать, с деликатными же, отчасти ироническими сообщениями о новых газетных толкованиях загадочной повести «Похмелье в декабре». Про грядущие московские завихрения не произносил ни слова.

Я же в ответ бормотал невнятно: да, да, прочитал, именно прочитал, а не просмотрел, перевариваю, вот-вот начну перечитывать, чтобы оценить еще более основательно и не сгоряча и сам текст, и пометы Альбетова. Однажды не выдержал и спросил:

– А где нынче Альбетов? И нельзя ли встретиться с ним?

– А зачем? - Мельников, похоже, растерялся.

Я и сам не знал толком, зачем мне вдруг захотелось побеседовать с Альбетовым. Да и вообще вступить с ним в общение. Зачем он мне и впрямь?

– Мне не слишком ясна система его помет в книге, - сказал я. - И смысл не всех его подчеркиваний я понял.

– Профессор, но ведь я… ведь мы с Иоанной и желали узнать, какое впечатление на вас произведет текст и без подсказок Альбетова.

– Извините, Александр Михайлович, - выразил я свое недоумение. - Вы просили сверить мои ощущения именно с пометами Альбетова. Вам хоть он объяснил, что значат его змейки и крюки и почему им подчеркнут какой-то, скажем, Сальвадор? Похоже, вы намерены уберечь Альбетова от меня. У вас как бы монополия на него, так я понимаю?

– Не у меня! Не у меня! - заспешил Мельников. - Вовсе не у меня!

Я полагал, что сейчас же услышу известное - «это не телефонный разговор», но нет, Мельников был отважен:

– Ему нельзя. Он обязан находиться в уединении. Где он сейчас, мне неизвестно.

На этом наше собеседование прекратилось. То есть под конец Мельников не забыл произнести слова о номинации, о толкователях газетных, опять в насмешливом, ерническом даже тоне, как бы давая понять (в который раз!), что они с Паллад Фрегатой в небесах над коммерческой суетой, над всеми этими тусовочными премиями, над букеровскими мутациями и так далее, главное, что грозит извержением тревога, и надо поставить в известность Щель.