Камеристка

Из-за беспомощности генерал совершил ошибку, попросив солдат послушаться его, но они обнаглели еще больше. Когда Лафайет пригрозил, что уйдет в отставку, ему в ответ раздались циничные аплодисменты. Толпа за воротами от души радовалась унижению королевской семьи и генерала.

Как по сигналу, один национальный гвардеец вдруг поскакал галопом на карету и, размахивая обнаженной саблей перед окном, за которым сидел Людовик, завопил:

— Ты, жалкий нарушитель закона, ты скрываешь попов, которые не дали клятву.

— Недостойный парень, — спокойно ответил на это Людовик XVI, который между тем снова пришел в себя, — кто ты такой, что осмеливаешься тут судить о моей совести?

Тот, к кому он обратился, был так ошеломлен, что не смог на это ничего ответить и удалился.

Больше двух часов продолжался этот недостойный спектакль, и было настоящим чудом, что король и Мария-Антуанетта сдерживались. Солдаты Лафайета отказывались подчиняться как генералу, так и другим верным королю гвардейским офицерам.

Гвардейцев, казалось, опьянило их собственное мужество и вульгарные крики возбужденной толпы перед воротами замка. Счастливый случай, что они не пустили вход кулаки против до смерти испуганных пассажиров в карете.

Позже, когда этот кошмар закончился, мадам Франсина призналась мне, что чувствовала даже не страх, а скорее гнев по отношению к этим людям.

Еще опаснее было бы, по моему мнению, если бы солдаты отворили ворота. Тогда король и его семья оказались бы беспомощны перед гневом обезумевших парижан.

Мне кажется, я помню, что видела некоторых национальных гвардейцев, проливающих слезы из-за такого позорного происшествия. Но их было слишком мало, чтобы они могли что-нибудь изменить.

«Более чем через два часа уже нельзя было ожидать от дофина, что он усидит в карете, окруженной взбунтовавшимися солдатами, которые издевались и угрожали ему, родителям, его тете и его сестре. В любой момент у маленького мальчика, который ничего не понимал в происходящем, мог случиться нервный срыв, да и королева была недалека от истерического приступа», — писала позже моя госпожа своим родственникам на юге страны.

Король понял, что на помощь ему никто не придет: ни городская администрация, и пальцем не пошевелившая против бунта в центре Парижа, ни Национальное собрание, которое лучше притворится глухим, ни верные королю солдаты. Глубоко униженный монарх дал приказ кучерам развернуться. В Сен-Клу он решил не ехать.