Камеристка

«Франция кажется мне неопытным молодым человеком, которому нельзя прощать долги, потому что чем больше денег попадает к нему в руки, тем больший кредит будет ему предоставлен, а чем больше он им воспользуется, тем больше денег он будет разбазаривать.

Франция так же не в состоянии навести порядок в своих делах, как река не может бежать против своего течения, — писал домой граф. — Если будут предоставлены новые кредиты, то расточительность, беспорядок, злоупотребления сохранятся и народу станет еще тяжелее, чем раньше».

За несколько недель господин фон Альвенслебен понял, насколько прогнила наша страна. И от Людовика XVI прусский аристократ тоже был не в восторге:

«Его величеству, к сожалению, недостает ни воли, ни силы, так необходимых, чтобы устранить беспорядки при дворе и в стране и доказать свою силу».

Граф, к сожалению, был не единственный, кого шокировало такое инфантильное поведение короля.

Глава сорок вторая

Граф Оноре де Мирабо рассказывал в 1779 году на банкете мадам де Монье о следующем случае:

— Недавно я встретил одного человека, который выглядел поглупевшим от радости. «Месье, — кричал он, — на этой неделе я получил место у короля. Я — придворный чиновник королевского стола. Мой двоюродный брат, офицер, купил чин старшего шеф-повара, у моего племянника — чин королевского жарильщика, и нашей семье предлагают еще место королевского переворачивальщика вертела. Но я хорошо знаю, месье, что у меня должность самая тяжелая. Во время Большого застолья, праздничной воскресной трапезы короля, мне надлежит выкрикивать: „Питье для короля“. Но если на мой выкрик не отреагируют, если государю не принесут питье, что мне тогда делать?

У меня нет полномочий приносить ему питье. Эту почетную обязанность исполняет виночерпий, но если он меня не послушается, если он меня вообще не услышит, тогда я лишусь своего места. Я буду разорен. Вы верите, месье де Мирабо, что до следующего воскресенья я научусь громко и четко выкрикивать: „Питье для короля“».

Человек был в полном отчаянии, и я попытался объяснить ему, что основанием для такого поста является этикет, а не внутренняя необходимость; что жадные министры выдумали все эти бессмыслицы, чтобы обеспечить себе удобные источники доходов. Я заверил доброго человека, что он может спать спокойно, потому что и без его вмешательства все будет сделано, и не важно, будет его голос звучать громко или тихо. Мужчина был счастлив и тысячу раз поблагодарил меня.

— Смешных постов и ненужных должностей при дворе предостаточно, — добавила мадам Софи де Монье. — Вспомните только о деятельности одной дамы, единственная задача которой — нести за королевой молитвенник, когда она идет в церковь, будто у королевы самой на это нет сил.

И моя госпожа, мадам Франсина, тоже могла добавить кое-что об этом безобразии:

— Вы не поверите, какие интриги плелись вокруг должности «носительница королевского платка». За честь нести за королевой на бархатной подушке сложенный определенным образом кружевной платочек теперешняя обладательница этой должности заплатила приличную сумму.

Тут граф де Мирабо не смог удержаться и вмешался в дискуссию:

— Что касается меня, то я выскажусь открыто: война привилегированным и привилегиям. Это мой девиз. Привилегии на пользу только королям, но в народе они вызывают лишь отвращение. Но тем не менее несмотря на все недостатки, революция отбросила бы нас во времена варварства.

Граф часто устраивал приемы, которые пользовались популярностью. У него можно было встретить самых интеллигентных и образованных женщин и мужчин. Тот, кого он считал достойным приглашения в свой дом, мог провести несколько очень возвышающих душу часов, наполненных остроумными шутками, за изысканными яствами, великолепными винами и глубокомысленными разговорами, приправленными интеллектом и иронией.

Десять лет спустя, в мае 1789 года, он будто бы сказал:

— Вы хотели бы, чтобы я предсказал будущее? Прогноз невозможен. Будь правительство хоть немного умнее, король бился бы на стороне народа, а не против него. Их нерешительность может привести нас к гражданской войне.