Камеристка

Королева между тем попыталась договориться с женой начальника этого местечка. Она хотела перетянуть мадам Сос на свою сторону. Но теперь всё знали уже слишком многие. Что же тут могла поделать жена лавочника?

— Мадам, — настаивала Мария-Антуанетта, — не могли бы вы использовать все свое женское обаяние, чтобы переубедить вашего супруга?

Эта попытка в своей наивности была так трогательна, что у меня на глаза навернулись слезы, когда я увидела умоляющий взгляд королевы. Женщина не осталась равнодушной — она тоже была матерью. Мадам Сос даже заплакала, когда королева бросилась на колени перед ней, хозяйкой простой лавки.

— Мне так жаль, мадам, — всхлипывала женщина. — Но это означало бы гибель для моего мужа. Король мне правда нравится, но клянусь святой Девой Марией, своего мужа я люблю больше. Поймите, пожалуйста, мадам. Нам бы пришлось бежать, оставить дом и лавку.

Тут королева поднялась и замолчала. И мне стало страшно за наше будущее.

Если и нас, слуг, тоже привлекут к суду, я покажу этим обвинителям. Разве я не свободная гражданка? А раз так, то имею полное право покинуть страну. Или, может, нет? Богом клянусь, я за собой никакой вины не знаю. И все это я собиралась высказать на весь зал. В случае необходимости я обратилась бы к Жоржу Дантону. Он помог бы мне и моей госпоже.

— За окном уже светает; национальных гвардейцев теперь тысячи четыре. Да и толпа зевак перед лавкой становится все больше, — шепнула мне мадам Франсина. — Бегство короля теперь уже невозможно.

— В Париж, — вдруг услышали мы. — Король должен вернуться в столицу. Отправьте его в Париж. Да здравствует нация. Назад Людовика, туда, где ему место.

Не только монарх, но и граждане Варенна хорошо знали, что генерал Буйе уже где-то поблизости. Если этот верный королю офицер идет со своими людьми на Варенн, то у короля хорошие перспективы отправиться в ссылку.

— На границе стоят проклятые австрияки. Нельзя больше медлить с возвращением короля в Париж, — убеждал какой-то мужчина мэра. Тот вдруг стал очень энергичным и потребовал от короля, чтобы тот мужественно покорился своей судьбе и отправился обратно в Париж.

Я не знаю, что меня на это толкнуло, но я попыталась потянуть время. Как будто у меня начались ужасные колики, я трагично завращала глазами, жалобно застонала, прижала руки к животу и театрально упала на большую кровать.

— Пожалуйста, мадам, — причитала я, — ради всего святого, не оставляйте меня здесь умирать.

К сожалению, мои артистические таланты совершенно не подействовали на мэра. Где же застрял генерал Буйе? Было уже больше семи часов. Неужели посланный офицер не застал его в Стенэ?

Король понял, что надеяться теперь больше не на что. План провалился.

Монарх сник. Дети были совершенно сбиты с толку. Девочка уже очень хорошо понимала масштабы этой драмы, и даже мальчику было ясно, что вынужденное возвращение означает большие неприятности для его родителей.

— Наша прогулка закончилась, мадам? — грустно спросил дофин свою гувернантку.

Королева застыла как столб. Только выражение ее лица говорило о том, с каким трудом ей удается сдерживать гнев. Зеваки на улице начали петь про короля насмешливые песни. В принципе они хотели только одного: чтобы он как можно скорее исчез из их города.

И Людовик XVI подчинился давлению народа — как уже не раз в своей жизни. Его величество мог без труда продлить пребывание в Варенне и тем самым выиграть время.

В половине восьмого утра берлина опять была на дороге, ведущей в Клермон и Сен-Менеуль. Какой-то умник между тем успел обворовать карету. Из нее исчезли запасы продовольствия, также она полегчала на несколько ящиков с драгоценной посудой и тончайшим столовым бельем; зато теперь для меня и демуазель Анжелики нашлось место в карете короля. Одноконный экипаж вместе с лошадью остался в Варенне.

Нас сопровождал огромный наряд гвардейцев, кроме того, сотни людей бежали рядом с каретой.

— Совсем безоружных людей во Франции теперь вообще не увидишь. И даже простые женщины носят с собой ножи, дубинки или серпы, — заметила мадам Елизавета, которая в отличие от королевы выглядела довольно спокойной. — Даже у маленьких мальчиков при себе есть хотя бы рогатка.

— Пожалуйста, мадам, задвиньте занавеску, — попросила Мария-Антуанетта графиню дю Плесси. — Не могу на это смотреть.

Но когда мадам Франсина захотела оградить пассажиров кареты от взглядов толпы, раздались протестующие крики. Людовик вмешался — и нам пришлось выносить эти издевательства. Все сохраняли самообладание; даже дофин не показывал страха.

Постепенно настроение народа становилось хуже; неумытые крестьянские рожи заглядывали в окна кареты; вонючие глотки изрыгали непристойные оскорбления, и грязные лапы тянулись в карету, чтобы пощупать платья и прически Марии-Антуанетты и ее невестки.

— Это абсурд, — шепнула я в бешенстве демуазель Анжелике, — наша королева, дочь императрицы и жена монарха, мать дофина Франции, должна терпеть такие оскорбления от грязного сброда, который даже свое собственное имя правильно написать не умеет.