Глава сто четырнадцатая
На протяжении лета 1793 года почти все европейские страны объявили войну Франции.
— Они возмущены жестоким убийством Людовика Шестнадцатого, — сказала моя госпожа. — Герцог Кобургский теперь отвоевал назад австрийские Нидерланды, это придало союзникам дополнительный стимул.
В Тампле Марии-Антуанетте было сравнительно легко следить за ходом войны; в Консьержери она только по случайно уловленным обрывкам разговоров узнавала о происходящем. Но она могла догадываться, что революционные войска теперь в меньшинстве против союзников.
Одно событие этого лета 1793 года взволновало всех: на Жан-Поля Марата совершили покушение. Все революционные газеты буквально захлебывались от отвращения к «трусливому, коварному нападению», которому подвергся один из самых дурных подстрекателей народа того времени. «Друг народа» посвятил злодейски убитому экстренный выпуск, один экземпляр которого я храню и до сих пор, чтобы ближе познакомить читателей с личностью убитого.
«Из-за кожной болезни он проводил большую часть времени в ванне. Там его и заколола в воскресенье, 13 июля 1793 года, молодая женщина по имени Шарлотта Корде. Около полуночи демуазель доставили в тюрьму аббатства, где она должна была ждать суда».
Полное имя молодой убийцы было Мари-Анна-Шарлотта Корде д'Арман, родилась она 27 августа 1768 года в Кане в Нормандии в семье дворянина. Она была очень образованной и интересующейся политикой правнучкой известного французского драматурга Корнеля. Когда депутаты-жирондисты бежали в Кан от якобинцев, чтобы здесь организовать сопротивление Марату, юная дама считала, будто этот человек символизирует закат Франции. Насколько я знаю, так до конца и не выяснили, действовала ли Шарлотта Корде по приказу жирондистов.
Процесс против нее был чрезвычайно коротким; в ее виновности сомнений не было. 17 июля, уже через четыре дня после кровавого злодеяния, она взошла на гильотину.
Огромная толпа была свидетелем ее казни. И я тоже находилась там, поскольку молодая женщина произвела на меня глубочайшее впечатление. Как просто можно было стать убийцей, если обстоятельства принуждали к этому, я сама знала очень хорошо. Случай в коридоре Версальского дворца я так и не смогла забыть.
Чувство собственного достоинства преступницы произвело впечатление даже на простой народ, который освистал палача, когда тот бил по щекам отрубленную голову своей жертвы.
Глава сто пятнадцатая
Вдова Капет с растущей уверенностью надеялась, что революционеры не станут судить ее и выносить приговор.
— Это было бы крайне неумно, потому что освободители жестоко отомстят за меня.
Английский флот уже вошел в Тулон, и местное население сердечно приветствовало его. И в беспокойной Вандее союзников принимали с радостью.
— По всей Франции между тем уже взбунтовались крестьянские армии, которые по горло сыты всем, что называется «революцией», — утверждал папаша Сигонье. — Они очень разочарованы обещаниями и скудными результатами. Они ожидали большего.
Старик, кажется, был прав, так как Бабетта писала мне в начале лета 1793 года:
«Эмиль сказал, покажись еще хоть один революционер на его подворье, он прогонит его вилами, после того как сначала немножко помолотит ему шкуру цепом».
Моя семья и многие другие из деревни Планси не слишком оплакивали удачное покушение на издателя «Друга народа».
«Комитет общественного спасения» попал в переплет. Он сознавал ценность экс-королевы для успеха революции, поэтому они тайно устанавливали связи с Пруссией и Австрией, чтобы поторговаться за будущую судьбу Марии-Антуанетты.
— Собираются обменять ценную заключенную на всех революционеров, если дело дойдет до осады Парижа, — говорил Филипп де Токвиль. У маркиза были довольно надежные источники. Похоже, как и у папаши Сигонье. Но народ требовал ее казни. По столице снова ходили памфлеты с выдуманными преступлениями королевы.
Все радикалы энергично требовали суда над Марией-Антуанеттой и смертного приговора. Несколько разумных людей предостерегали:
— Подумайте о мести союзников.
Но они получали ответ:
— Именно потому, что враг скоро войдет в Париж, мы должны поспешить с процессом, иначе рискуем, что она ускользнет от справедливости.
В этой трудной ситуации судьи трибунала решили отравить вдову Капет в ее камере. Так не нужно будет судить ее — пунктов обвинения было очень мало, как уже стало известно. Не нашлось доказательств ее измены, а когда кого-нибудь приговаривали к смерти за расточительность?
— По указанию Марии-Антуанетты ни один человек еще не пострадал, — уверенно сказал маркиз де Сен-Мезон, — а ее будто бы порочного образа жизни недостаточно для смерти на гильотине.
Мадам Кампан считала:
— Если бы за меру взяли мораль, то это повлекло бы за собой казнь каждого десятого француза, причем из всех слоев населения.