Камерная музыка

Вылезаю из постели, вытаскиваю ключи из замочной скважины, чтобы Оксана смогла открыть дверь снаружи, когда вернется с работы. Чтобы не пришлось будить меня. Ложусь, и начинается карусель. Я не могу пройти регистрацию. Я забыл паспорт. У меня вообще нет паспорта. Переворачиваюсь на другой бок. Не могу найти Оксану в  аэропорту. Мы ехали на разных маршрутках. Нам вообще не в этот аэропорт. Меня бьют мусора. Я валяюсь в обезьяннике, один мусор склонился надо мной и протягивает помятую тетрадку. Я не понимаю, что ему надо.

— Распишитесь для моего сына.

Сейчас-сейчас, распишусь, у меня нет ручки с собой. Нужно передать автограф милицейскому сынишке, чтобы он не пошел по стопам отца. Карусель немного замедлилась, нужно аккуратно спрыгнуть. Поставить ногу на землю и успеть оторвать вторую ногу от вращающегося деревянного круга. Я слабею, не решаюсь слезть и захожу на следующий круг. Отплевываюсь, сморкаюсь и плююсь в платок. Черт возьми, мне нужно переодеться в аэропорту. Или в самолете, не могу же я выйти в Бангкоке, одетый в зимнюю одежду?

Как будто засыпаю. Но мне снится, что я не могу уснуть, потому что рот и нос наполнены битым стеклом. Я пытаюсь выплюнуть осколки, но вместо плевка делаю глотательное движение, и стекло идет в пищевод. Пытаюсь высморкаться, но, наоборот, втягиваю, и мелкое битое стекло идет в мозг.

| За дверью скребутся. Я слышу это сквозь сон, но мне лень просыпаться. Звук ненадолго замолкает, успокаиваюсь, нахожу в себе вместо неприятного — приятный звук. Слушаю шум моря и обдумываю, как вернусь домой и расскажу Косте о путешествии.

Но шум моря становится все более металлическим и неприятным, это уже то ли стук, то ли скрежет. Размышляю прямо во сне об этом звуке: стою посреди комнаты, смотрю в окно и прикидываю, что он может значить. Пытаясь понять его, становлюсь его частью. С силой раскрываю глаза и вижу, что уже стемнело, хотя в моем сне было еще светло. Включаю свет в комнате, иду в коридор. Слышу, что Оксана не может открыть замок, поворачивает ключи, дергает ручку, но дверь не открывается. Включаю свет в коридоре, и звуки замолкают. Я останавливаюсь возле двери. А что, если это не Оксана? Прислушиваюсь. Аккуратно поворачиваю пластиковое бельмо, чтобы посмотреть в глазок, но мне страшно. Не могу приблизить лицо к глазку, движения скованы.

— Константин Валерьевич! — раздается из-за двери голос.

Сдержанный злой смех. В подъезде как минимум два человека. |

Она придерживает мою голову и целует в лоб.

— Ты чего, киса? — говорит Оксана. — Как ты себя чувствуешь? Температуру мерил?

Я что-то бормочу в ответ и отворачиваюсь. Гладит меня по волосам. Чувствую, как она ложится рядом и обнимает меня. Но моя кожа зудит. Кости ломит, и я хочу сказать Оксане, что не стоит прикасаться ко мне. Говорить не получается, во рту вязко, язык не слушается, а в мозгу растекается мягкое теплое пятно. Нужно проспать это состояние. Я засыпаю, чувствуя, как тело пронзает резкая судорога.

| В квартиру вламываются двое здоровых и сильных людей.

— Держи его, — говорит первый.

— Вот он, ебанутый этот, — говорит второй.

Эти двое мне смутно знакомы. Я их раньше видел или слышал их голоса. Вырываюсь, бегу в комнату, но меня хватают. Отбиваюсь, получаю по хребту, один скручивает меня, второй хватает за яйца так, что в глазах вспыхивают и пляшут звездочки.

— Тихо-тихо, — говорит второй и жутковато улыбается.

Я узнаю их. Это они плясали на нашем выступлении в «Чайна-тауне». Хочу сказать, что они грязные мудаки и пидорасы, но эти федералы сильно заломили мне руки, и я могу только скулить.

Один держит, второй ставит укол, от которого мир погружается в непроницаемую тьму. Не могу шевелиться и ничего не вижу. Только слышу звуки шагов, шорохи, их голоса. Но укол расслабил меня, и страх проходит, остается только тоска.

— Давай, сюда его. Осторожней голову.

— Да, вряд ли ему хуже станет. Че с дверью?

— Да, что с ней? Прикроем и уйдем. Давай, понесли, быстрее.

Скрип, удар двери о коробку. Спускаются по лестнице.

— А что с ним вообще?

— Параноидальный психоз. По ходу, на фоне белой горячки. Его жена вызвала, помешался, говорит, на Путине… Вон до чего себя довел.

— А чего ему надо от Путина?

— Да хер его знает. Ему Путин видится чем-то вроде злого бога. И все претензии относительно несовершенства мира как бы адресуются ему. А из-за того, что бог не слушает, парень делает больно себе. Мстит таким образом.

— А, как обычно. Ебанутые все так делают.

— Ну, а чего ты хотел?

— Жалко. Совсем еще пиздюк.

Выходят на улицу.

— Ну и холод сегодня, — говорит первый федерал.

— Пиздец погодка, — соглашается второй. — Уже девятый час. Скорее бы с ним закончить, а то водки не успею купить.