Камероны

Смена окончилась, и рабочие веселой шумной толпой спускались по галереям на дно шахты, хоть и проработали два лишних часа в счет завтрашнего праздника, когда шахты будут закрыты. Они возвращались домой, мечтая хорошенько выспаться утром, а до того посидеть за традиционным рождественским ужином, когда на столе будут дымится горячий пирог с печенкой и черные коржи, а куски селкерских лепешек будут плавать в подогретом масле, как вдруг часть свода в шахте «Леди Джейн № 2», глыба сланца величиной с целый забой, рухнула прямо на спину молодого углекопа, жившего на Тошманговской террасе. Глыба только краешком задела его, но сила удара была такова, что он отлетел вперед и упал плашмя, лицом в воду и жижу, – верхняя половина его тела не пострадала, но на ногах лежало несколько тонн сланца.

– Сэнди Боуна придавило! – пронеслось по забоям, и рабочие быстро повернули назад и молча зашагали по рельсам вагонеток, боясь вызвать новый обвал и в то же время горя желанием помочь. Они остановились на некотором расстоянии от своего товарища по работе. Он жестоко страдал, но был в сознании. Над ним, как раз над его головой, висел другой кусок свода – огромная треугольная глыба сланца, – висел поистине на честном слове: когда где-то в глубине шахты открыли и закрыли вентиляционное отверстие, камень буквально зашевелился, как знамя на легком ветру.

– Отдерите его! – завопил Сэнди Боун. Рабочие стояли и смотрели себе под ноги. – Ну, пожалуйста, отдерите, и пусть он меня совсем задавит. – Он попытался приподняться, чтобы головой качнуть глыбу и заставить ее рухнуть на него. – Да неужто вы такие трусы, что не можете прикончить меня? Ну, пожалуйста! Пожалуйста!

Он снова попытался приподняться, но лишь закричал от боли. Этого многие не в силах были выдержать и вопреки кодексу углекопов ушли: все равно они ничего не могли тут поделать.

– Вам не надо даже подходить ко мне. Швырните в него киркой…

Такого еще никто никогда не слышал – ведь это была мольба о смерти. Теперь уже парень просил, чтобы швырнули киркой ему в голову. И просил он об этом не потому, что был трусом, а потому, что отказано ему было природой в естественном благе забвения, провале во тьму, избавлении от мук.

– Тогда отрежьте мне ноги. Мистер Джапп! Арчи Джапп, да отрежьте же мне ноги, если у вас есть хоть капля храбрости.

Весь ужас был в том, что при блеклом свете шахтерских лампочек он мог различать лица.

– У вас же есть тот большой нож, я знаю, что есть! – кричал парень. Дыхание с прерывистым свистом вылетало у него из груди, точно он тонул и захлебывался водой, и так же вылетали слова – толчками и словно залпами били по людям. Был он совсем еще мальчишка – лет восемнадцати, не больше – и тут вдруг заплакал, громко всхлипывая от боли и сознания, что тело его изуродовано, и что жизнь молодая изуродована, и что ждет его смерть. Углекопы просто смотреть на него не могли.

– О, господи, я сейчас сделаю, что он просит! – воскликнул Арчи Джапп, но окружающие схватили его, а он по-настоящему даже и не попытался вырваться и подойти к парню.

Желая приободрить его своим присутствием, все стояли неподалеку, но так, чтоб их не накрыло свисавшей со свода глыбой, – смотрели на свод, думали: хоть бы глыба упала на парня, страшились, что она упадет, ждали доктора, точно с его появлением что-то изменится и он сможет совершить то, чего не смогли они.

Гиллон чувствовал, что нет у него больше сил оставаться возле пострадавшего, и в то же время он не мог уйти и бросить парня в таких мучениях, – нет, эта боль должна быть разделена всеми, тем не менее он отошел немного подальше, чтобы не так слышны были крики парнишки. Гиллон сидел прямо в луже скопившейся на дне воды, когда к нему подошел Эндрью.

– Пап, а что, если домкратом попробовать?

Он сразу понял, что сын прав, – смелая мысль, но опасная. Очень опасная – отцу лучше забыть, что он вообще такое слышал.

– А ты можешь сам принести его? Или я тебе для этого нужен?

– Мне Роб-Рой поможет.

– Тогда несите, – сказал Гиллон, поднялся и принялся стаскивать с себя одежду, готовясь к предстоящему.

Домкрат был нововведением в шахте. Большинство еще и понятия не имело, как им пользоваться, и тем не менее рабочие отрицательно относились к нему, потому что это было новшество, а всякое новшество опасно. В шахте действовало правило: «Держись того, что знаешь, а не знаешь – не берись». Углекопы, как обнаружил Гиллон, были консервативнее королей и суевернее крестьян. Но Эндрью, хоть ему еще не исполнилось и пятнадцати лет, был другой. Он увидел домкрат в мастерской шахты и, будучи малым пытливым и любознательным, разведал, для чего это приспособление и как оно работает.