Камертоны Греля. Роман

«Я хотел бы в своем выступлении отобразить один важный, однако во многом еще потаенный аспект естественнонаучной истории последних столетий и раскрыть на этом примере сложную зависимость между знанием и чувством.

Во второй половине девятнадцатого века итальянский физиолог Анджело Моссо решил повторить в собственной лаборатории нашумевший эксперимент своего немецкого коллеги Морица Шиффа с артерией, снабжающей кровью кроличье ухо. Шиффу удалось в 1854 году зафиксировать ритмические сокращения названной артерии, не совпадающие с ритмом сердечной систолы и диастолы, что привело его к неожиданному выводу о том, что в ухе кролика пульсирует своего рода „вспомогательное сердце“ со всеми соответствующими функциями. Разумеется, это открытие произвело в свое время фурор в научном мире, ибо сердце, как считалось, у всех живых организмов могло быть только одно, и предположить этот орган в каком-то другом месте, кроме того, которое отводилось ему не только медицинской, но и поэтической традицией, граничило почти с кощунством. Моссо знал, сколько зависело от его повторного эксперимента, и чувствовал в себе силы либо раз и навсегда опровергнуть опыты своего предшественника, либо подтвердить их и тем самым окончательно обозначить новую веху в развитии кардиологии.

Результаты исследования, однако, оказались неожиданными для самого итальянца. В ухе у кролика действительно билось некое подобие сердца, но только в те моменты, когда животное находилось в состоянии сильного эмоционального возбуждения, что, впрочем, в лабораторных условиях было практически неизбежно. Подвергаясь манипуляциям с использованием сложных измерительных приборов, назначение которых оставалось для него непостижимым, кролик приходил в сильное волнение. Вот тогда-то и включалась вспомогательная сердечная функция, позволяющая худо-бедно справиться с переполнявшими его чувствами.

Для подтверждения своей гипотезы Моссо провел несколько опытов на „спокойных“ кроликах, искусственно создав для них ситуацию, исключавшую перевозбуждение. За несколько дней до эксперимента кролик размещался в вольере, где ему обеспечивался максимальный комфорт. Вольер при этом был снабжен специальным отверстием, открывавшим доступ к его ушам. Расположение вольера позволяло ученому проводить все измерения, оставаясь незаметным для подопытного. На этот раз никакой посторонней пульсации не обнаружилось. Кролик находился в уравновешенном, то есть нейтральном, состоянии духа, и более одного сердца ему не требовалось.

Критические наблюдатели, правда, сразу поставили вопрос: что считать для кролика „нейтральным“ состоянием? Не является ли его „спокойствие“ своего рода депрессией, отключающей предусмотренные природой механизмы? Другими словами: что принять за физиологическую норму — наличие или отсутствие дополнительных сердечных вибраций?

Эта проблема становится центральной в последующих дискуссиях о практической функциональности лабораторных экспериментов. Если под воздействием эмоций так сильно меняется характер физиологических реакций, можно ли говорить о какой-либо стабильной идентичности живых существ, являвшейся до тех пор предметом интереса научного сообщества? Встречается ли вообще в природе кролик как таковой, или он распадается на множество подвидов в зависимости от внутренних переживаний: „испуганный кролик“, „меланхоличный кролик“, „удивленный кролик“, „очарованный кролик“, „кролик в смятении“ и так до бесконечности? Ситуация дополнительно осложняется тем, что, несмотря на природную предрасположенность отдельных особей к определенному виду эмоций, нельзя отрицать, что каждый организм способен за время своей жизнедеятельности пройти через все возможные фазы и оттенки переживаний, не говоря уже о том, что многие чувства изначально противоречивы и не могут быть сведены к односложным описаниям.