Камертоны Греля. Роман

В церковь уже не пускали. Но какая-то старушка в коричневом, длинном не по погоде платье с брошкой, прижимая к груди сумочку, семенила через площадь к Спасу на Крови, будто по срочному делу, которое никак нельзя было отложить. Обойдя церковную стену с востока, она остановилась возле фрески с распятым Иисусом, опустилась на колени, положила перед собой сумочку и стала горячо целовать оказавшиеся на уровне ее лица розовые ступни, размазывая по ним исторгнутые в рыданиях слезы.

70 607 384 120 250 вспомнила, что Христос показался ей тогда каким-то несуразным, будто он просто не знал, куда девать свои руки, и от того держал их на уровне плеч. Или же земная оболочка его вообще больше не волновала, и он был рад повесить ее на гвоздь, как запылившийся плащ.

Она завернула в раздел к фламандцам. Здесь не презирали анатомических подробностей. Доступ к божественному открывался напрямую через жировые складки, набухающие под кожей венозные соцветия и напрягшиеся мускулы. Можно понять тех церковников, которые, начиная с эпохи Ренессанса, удаляли из капелл и часовен чересчур натуралистические изображения святых и библейских патриархов: уж слишком увлеченно, судя по всему, молились на них прихожанки. Граница между религиозным и эротическим экстазом постепенно размывалась, пока церковь наконец не сдалась, сделав ставку исключительно на эротику.

С расцветом барокко Богочеловек становится все более мускулистым и загорелым, будто у него постоянный абонемент в тренажерный зал в комбинации с солярием. Если раньше самыми распространенными были сцены распятия и оплакивания, то теперь популярность приобретают сюжеты, где Спаситель целиком контролирует ситуацию, являясь оторопевшей Марии Магдалине в образе садовника с инструментами за плечами, разгоняя плеткой торговцев в храме, дозволяя ощупывать себя неверующему Фоме…

Вот знаменитая картина Рубенса: Иисус по-хозяйски вручает Петру ключи от Рая в присутствии других апостолов. Ключей — две штуки (один — от квартиры, другой — от подъезда). Духовное превосходство Христа прочитывается в превосходстве физическом. Он один из всей группы не стесняется демонстрировать обнаженный торс, эффектно оттененный перекинутой через плечо алой накидкой. О перенесенных — или грядущих? — мучениях напоминает только маленькая ранка под правой грудью, больше похожая на боевой шрам — украшение любого мужчины. Униженно согнувшийся к ключам дряхлый Петр с тоской взирает на рельефные мускулы Сына Божия, которому повезло не только погибнуть, но и воскреснуть молодым.

Гость

Письмо пришло, пока она плавала в бассейне. Нет, не плавала, а висела над кафельным дном в самом «ленивом» отсеке купальни, вдали от состязательных дорожек, зажатая между двумя конвульсирующими подводными струями. И письмо тоже висело в электронном почтовом ящике. Нет, оно лежало там, как зверь в засаде.

В бассейне был женский день, поэтому разрешалось заходить в воду совсем без одежды, чем, впрочем, немногие пользовались. Луч солнца заглянул внутрь через стеклянную крышу, как всевидящее око царя Давида.

Они уже и раньше состояли в переписке, но очень короткое время. 66 870 753 361 920 тогда стал лауреатом очередной престижной литературной премии, и ей поручили сделать с ним интервью для одного журнала. Интервью предполагалось сделать заочно, так как 66 870 753 361 920 был женат на американке и уже много лет жил в Калифорнии. Кутаясь в мохеровую шаль и придвигаясь ближе к батарее, она набрасывала список вопросов и представляла себе, как он, загорелый и обветренный морским воздухом, будет отвечать на них, быть может, прямо на террасе пляжного кафе. Его взгляд тогда, конечно, остановится на проходящей мимо девушке в бикини — и это будет для него она.

Но роман его она тогда не смогла прочитать, отвлекшись на что-то другое. Идея интервью забылась даже в журнальной редакции, а переписка оборвалась к обоюдному, как ей казалось, облегчению.

С тех пор он стал еще известнее, не читать его для человека ее профессии было уже почти неприличным. Но именно это-то теперь и останавливало: она боялась, что где-то между строк ей сделается душно от чужих восторгов, и откладывала чтение на потом, когда его, может быть, забудут.

Новое письмо (почти через семь лет после предыдущего) даже не успело ее толком удивить. Чтение заняло всего несколько секунд, и сразу стало понятно, в чем дело. В самом повседневном тоне он сообщал, что приезжает на полгода в Берлин и, услышав от общих знакомых, что она сейчас тоже там, хотел бы возобновить знакомство. Ей показалось странным и даже слегка обидным, что он за это время, конечно, уже бывал в Петербурге, но ничего «возобновлять» не собирался. Зато ведь и она ни разу не сходила на его творческий вечер, хотя образ загорелого писателя на берегу моря продолжал втайне волновать воображение.