Камешек в жерновах

Саш шагнул в сторону, потому что лезвие секиры медленно, но летело ему в лицо. Преодолевая тягучую вязкость затормозившего мира, сделал еще шаг, вытащил серый меч и повел его вперед и вправо так, что конец клинка прочертил полосу по гортани Мукки. Шагнул влево, потому что рубанувший пустоту Манк уже кубарем летел вслед за собственной секирой, чем подписал приговор Саблу. Эсс почти не уступал в скорости убийце Сиггарда, только наносил удар не глядя, потому что слишком быстр для него оказался Саш, да и не мог Сабл оторвать взгляда от полетевших из горла Мукки кровавых брызг. Клинок прочертил воздух в ладони от лица Саша, тот лишь чуть-чуть наклонился, чтобы не останавливать инерцию Сабла, чтобы клинок пролетел мимо, потому что эсс хотя и не понимал еще, что уже мертв, но шевелить рукой не мог. Грудь, правая ключица, левое плечо раскрывались кровавой щелью. Разворот на левой ноге — и тут же стремительный, на пределе сил, продирающийся сквозь вязкость шаг правой вперед. Третий неотразимый удар Манка вновь разрезал за спиной Саша пустоту, а серый меч наконец достал напряженную шею, и уродливая голова упала в траву. Секира осталась зажатой под левой рукой Арбана.

И тут же темень подступила к горлу. Мгла, тягучая, холодная, вызывающая могильный ужас, потому что за этой тьмой не было ничего, пустота, бесчувствие и бессмыслие, ухватила за плечи, ткнулась в глаза, в уши, в рот, в нос, ударила в живот, не прорвалась, застонала и поползла, полетела куда-то в сторону в поисках нового прибежища, вызвав на мгновение брезгливость и боль на лице Альмы. Но уже в следующее мгновение лицо колдуньи исказила ненависть. Устремив на Саша полный злобы взгляд, она взметнула руки — и ничего не произошло.

Перед конной стражей встал Лидд. Он не сделал и жеста, но и самой Альме, и ее стражникам, и остаткам «отребья» было ясно: пока Лидд вот так стоит напротив принцессы, она бессильна.

— Урисс! — окликнул Лидд горбоносого старика, следовавшего на огромном коне по пятам за принцессой. — Успокой правительницу. Пусть не забывает: она последняя в роду. А Эрдвиза больше не будет. Вот его меч!

Прошипев какую-то угрозу, Альма ударила коня и вместе со стражниками помчалась дальше по тракту. Лидд развернулся, отыскал глазами Свача.

— Трупы сжечь. Готовьтесь к выходу. Салмы перешли через утонский мост. Дикки, демон тебе в глотку! Давай-ка сюда повозку, правь за мной к городу!

— А ну шевелись, уроды! — заорал Свач, подпрыгивая на месте от радости, что глотка вновь подвластна ему. — Ты цел, парень?

Саш расстегнул куртку, сунул руку под ножны невидимого меча, который и принял на себя страшный удар, пощупал бок, поморщился:

—  Вроде бы ребра целы. Повезло. Древком секиры попал Манк. Вук на себя удар принял.

— Вуку конец, — вздохнул Свач. — Кому проигрыш-то платить?

— Мне, — жестко сказал Саш. — Надеюсь, удар сзади не обговаривался?

— Нет, — твердо сказал Свач. — Хотя запрет его не обговаривался тоже. Я, кстати, так и не понял, как ты это сделал. Не разглядел я, понимаешь. Покажешь?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Саш, присел возле Баюла, который сжимал в дрожащих руках пику и испуганно хлопал глазами. — Слышишь, банги? У тебя больше знакомых пиратов в Даре нет?

К вечеру пришли из Ари-Гарда пять крытых повозок. Каждую тащили две лошади. С тремя повозками Дикки, на последнюю из которых вновь водрузил котел повар, составился караван. Свач построил остатки «отребья», Лидд скомандовал погрузку, и вскоре наемники уже катились по древней дороге ари на восток. Саш лежал на сене в повозке один. Никто не шагнул к фургону, возле которого стоял воин, внушивший остальным наемникам ужас. Даже Баюл, пряча глаза, крикнул, что поедет с поваром, заодно и котел по дороге почистит. Свач подошел на полдюжины шагов, помялся и выдавил:

— Езжай один, парень. Злиться вроде бы на тебя нечего, шустр ты без меры, и Мукка этот — мерзость редкая даже по нашему разумению, да и Сабл насолил многим из нас под завязку, но вот что-то не сходится. Узор твой на руках, удар этот. Не оживают после таких ударов, парень, хоть лезвием, хоть древком. Да и там, на башне, слишком легко ты отделался. Молния тебя не спалила, глухота не одолела. Я, конечно, не против, если бы какой-нибудь мой друг мог отрубленную голову вновь на плечи накинуть, да к семье вернуться. Вот только сидеть с ним за одним столом поостерегся бы.