Камила

— Это Камила, моя помощница. Вы заберете тело?

— Отчего же не забрать, заберу, - рассеянно ответил он, разглядывая меня с головы до ног. Подбородок его затрясся, и доктор утробно рассмеялся. — Как все-таки шутит Провидение! Воистину мы предполагаем, а Бог располагает нами по своему усмотрению. Ведь скорее умереть должны были вы или я, правда, моя милая?

Его слова госпоже Рот не понравились, и ее улыбка застыла в оскале.

— Подойди-ка сюда, дитя мое, — он обратился ко мне, и я повиновалась. Доктор поставил меня перед собой и взял за подбородок. — Вы возьмете ее вместо Марии?

— Там видно будет, господин, — уклонилась от ответа старуха. — Она слишком дерзка и непокорна, чтобы хорошо работать. Вначале надо выбить из нее дурь.

— Зачем выбивать? Надо действовать лаской, —возразил доктор и потрепал меня по щеке. Его прикосновения показались мне похожими на холодную жабью кожу. — Когда она созреет, не забудьте обо мне.

— Конечно, господин доктор, — их взгляды скрестились на мне, и мне почудилось, как я плавлюсь под ними. — Но нам надо обговорить цену. На тело, — со значением добавила она. — Может быть, вы отведаете вина?

Его поглаживания спустились ниже, к моей шее, и я вздрогнула. Кажется, сейчас я впервые была благодарна госпоже Рот за ее слова. Рука исчезла.

— Вина… Вино — это хорошо, особенно, если пить его в компании с умной и красивой женщиной. Ведь я могу рассчитывать на тет-а-тет с мадам?

— Да, господин. Камила пока уберет и обмоет тело. Слышишь? — она наконец обратилась ко мне напрямую. — Замой белье и поменяй солому в матрасе, иначе она начнет вонять. Прачка ничего не должна знать. На вас и так уходит немало денег, чтобы приплачивать еще и ей.

Я вновь вздрогнула. Мне не хотелось вновь трогать мертвое тело, и я не знала, как нужно обмывать трупы, но возражать я не осмелилась.

Доктор тяжело поднялся, подарив мне на прощание еще один туманный и масленый взгляд, но я уставилась на его толстые пальцы, поросшие жесткой темной шерстью, точно кабаньей щетиной, и меня передернуло. На мое счастье, они ничего не заметили, занятые своим разговором, и вышли вон. Дверь мягко закрылась за ними, оставляя меня в мире мертвых.

Я принесла с кухни еще воды и подоткнула юбки, чтобы не испачкать их в крови. Не думать о Марии. Не думать о смерти. «Это просто работа», — твердила я себе, но то и дело поглядывала на открытые глаза той, кто ненавидела меня пуще неволи, и в сердце рос и жирел страх. Наверное, только тогда я поняла, что смерть поджидает нас за каждым углом, и рано или поздно кому-то придется обмывать меня. Будет ли моя душа на небе, как говорят в церкви, или она будет таиться где-то неподалеку, чтобы сбивать с толку невинных детей? Я поежилась, представив себе, что я исчезну из этого мира, и никто не пожалеет обо мне, и чуть не опрокинула ведро с водой. Позади меня что-то мягко упало на пол и зашуршало. Дрожащими руками я перекрестилась и обернулась, стараясь дышать глубже: старая полосатая косынка упала с крюка, как будто кто-то походя сорвал ее.

Я подняла ее и повесила назад. Когда я повернулась спиной к постели с мертвой, мне показалось, что в спину мне пристально смотрят холодные глаза, и невольно закопошились мысли: Мария-то точно витает где-то поблизости. Куда бы еще она могла деться, без покаяния и отпущения грехов?

Я стянула с нее покрывало и бросила его на пол.

Ее тело пугало меня: с виду живое, но уже холодное, как колодезная цепь. Стиснув зубы, я обняла ее, точно сестру, чтобы стянуть с нее рубаху; внизу она уже стояла колом от засыхающей крови. От сладковатого запаха мутило, и мне показалось, что даже ее кожа начала лосниться, как будто пропиталась кровью. Я споро вытянула простыню и разложила ее на полу, чтобы перенести туда мертвую, но она была слишком тяжела для меня, и я быстро выбилась из сил.

Она глядела в потолок с безвольно приоткрытым ртом, словно тянула долгое, удивленное «о». Я разорвала ее рубашку, забыв о том, что наказывала госпожа Рот, и только когда намочила тряпицу в воде, окончательно поняла, что для Марии больше никогда ничего не будет.

Слезы сами выступили у меня из глаз, но разревелась я позже, когда закончила ее обмывать. И тогда я поняла, что мне надо спасаться из этого дома, отсрочить тот момент, когда я тоже стану продажной девкой, но у меня никак не получалось придумать — как.

Глава пятая

Марию увезли на следующее утро. На рассвете, когда все ночные звуки в доме стихли, я видела из своего окна противного доктора с тростью из слоновой кости, и его слуг, которые грузили на телегу большой ящик.

В доме ничего не изменилось с исчезновением Марии, словно ее и не было никогда. Только госпожа Рот два дня приносила мне сладких пряников, точно в благодарность. Я не хотела их есть, но все же ела, потому что голод не тетка, и у меня не хватило воли выбросить их. Пряники эти были кровью мертвого ребенка, на чьем теле теперь росли тюльпаны, застиранными мной простынями. Виной они моей были, вот как.