Камилла

Мэдлен Л'Англ Камилла

1

Как только я в среду вернулась домой из школы, то поняла, что Жак там у нас наверху, у моей матери. Я догадалась об этом сразу, едва успев войти в холл нашего дома, по тому, с какой ухмылочкой привратник сказал мне: «Добрый день, мисс Камилла». Он в последнее время всегда встречал меня этой ухмылочкой. Я пересекла холл и, подходя к лифту, молилась про себя: «Господи, сделай так, чтобы Жак ушел до того, как отец вернется с работы». И еще я порадовалась, что сразу пошла из школы домой, а не отправилась на прогулку с Луизой. Я вошла в лифт, и «лифтовый мальчик» сказал мне с таким видом, точно во рту у него был какой-то вкусный экзотический фрукт:

– Добрый день, мисс Камилла. У вас наверху гости.

– Да? – отозвалась я.

– Ага.

«Лифтовый мальчик» был низкорослый и толстый. И все почему-то называли его «лифтовый мальчик», хотя на самом деле это был седой дядька и у него не хватало двух зубов. Никто никогда не называл его просто лифтером. И по тому, как у него в глазах всегда плясали какие-то злобно-хитроватые искорки, он скорее напоминал некоторых старших братьев моих соучениц. Вот и сейчас он смотрел на меня с какой-то злобной радостью, точно собирался поставить мне подножку и разразиться хохотом, когда я полечу на землю лицом вниз.

– Там у вас этот мистер Ниссен, – продолжал он. – Спросил меня, дома ли вы, и сказал, что поднимется и подождет вашего возвращения.

Я так прямо и слышала, как Жак спрашивал про меня своим мягоньким, точно ухо спаниеля, голосом. Он всегда обо мне спрашивает. Они точно в меня играют, Жак, привратник и старый «лифтовый мальчик», и все с улыбочкой, с улыбочкой, потому что понимают: игра эта – совершенно пустое занятие…

Вот и сейчас «лифтовый мальчик» взглянул на меня с этой своей улыбочкой и остановил лифт на четырнадцатом этаже. На самом деле у нас тринадцатый этаж. Но я заметила, что в таких многоэтажных домах тринадцатого этажа никогда не бывает, его сразу обозначают четырнадцатым. Это довольно глупо. Можно изменить номер, но ведь этаж-то перенести нельзя.

Я попрощалась с «лифтовым мальчиком» и вынула ключ из кармана своего пальто цвета морской волны и вошла в квартиру. Их голоса доносились из гостиной. Мама смеялась звонким, счастливым смехом. «Сделай так, чтобы папа никогда не услышал этого смеха», – молила я, сама не знаю кого: то ли маму, то ли Жака, то ли Господа Бога.

Я прошла сразу в свою комнату, убрала в шкаф пальто и красный берет и выложила учебники на письменный стол. Но только я не села сразу за уроки, как обычно делаю по возвращении из школы. Я направилась в гостиную. Пусть Жак знает, что я дома. Я нарочно громко топала, шлепая тяжелыми школьными туфлями по ковру. Потом я постучала.

– Войдите, – отозвалась мама. – Ах, это ты, Камилла, дорогая. Как дела в школе? Я как раз говорила Жаку, что ты всегда… Твои последние отметки, так уж… Мы с папой тобой очень довольны.

Мама всегда говорит какими-то толчками, точно она так торопится, что ей некогда закончить предложение. Ее голос звучит точно скачущий по камешкам ручей, который затем устремляется вниз, с горки и разбивается о скалы на мелкие брызги.

Я подошла к маме, поцеловала ее и обменялась рукопожатием с Жаком.

– Боже мой! – воскликнула мама. – Камилла, твоя щека холодная как лед. Там что, дождь идет или… Как ты думаешь, Жак, пойдет сегодня снег? Ведь уже пора… Я вообще-то не люблю снег, после того как… Но когда он падает, довольно красиво.

Она засмеялась. Я не поняла, чему. Я знаю только, что она позволяет себе так смеяться, потому что думает, будто я маленькая, как слепой котенок. Но когда тебе пятнадцать, то ты уже вышел из этого котячьего возраста. Странный это возраст – пятнадцать лет. И очень удобный для папы с мамой. Когда они хотят мне в чем-либо отказать, то говорят, что я уже слишком большая, или, наоборот, что я еще пока мала. Луизе уже шестнадцать, но, по ее словам, и с ней обращаются так же. В этом возрасте теряешь все привилегии ребенка и не приобретаешь никаких привилегий взрослого человека.

– Добрый день, Камилла, – проговорил Жак своим шелковистым голосом. Он взглянул на маму. – Да, Роуз, должно быть, пошел дождик… Верно, Камилла?

– Да, – подтвердила я, выдергивая руку из его руки.

Он так и не разжал пальцы, и я все время ощущала его ладонь, когда высвобождала свои пальцы из его руки.

– У тебя мокрые ресницы, – говорил Жак. – И дождинки на волосах. А я принес тебе подарок, Камилла.

– Ах, да, да, Камилла, – заговорила мама, – погляди на… Жак принес тебе прелестную… Жак как раз и пришел, чтобы… Он забежал, чтобы занести тебе подарок.

Жак подошел к столу, над которым висел портрет моей матери, и взял в руки какую-то коробку, похожую на маленький гробик. Он протянул ее мне.

– Может быть, ты уже слишком взрослая для такого подарка, Камилла, – сказал он. – Но твоя мама говорит, что ты учишься шить, возможно…

– Да, Камилла так хорошо шьет, что ей будет полезно попрактиковаться на… такие маленькие платьица и, может быть, шляпки… – весело подхватила мама.

– Спасибо за подарок, – сказала я.