Камилла. Жемчужина темного мага

мебель осталась от прежних хозяев — тех, что умерли от холеры. Аларик осмотрел тяжелые дубовые шкафы, кровати, столы и стулья, и с удовлетворением отметил, что все это вполне пригодно для жизни, особенно если вспомнить, что в его комнате в замке ковена обстановка была куда скромнее. он заглянул в спальни, пустые кровати из потемневшего дерева стояли мрачными изваяниями, и решил, что не хочет спать там, где, возможно, кто-то умер. не то, чтобы Аларик боялся смерти или мертвецов, но думать о том, что ты лежишь на перине, на которой до этого кто-то расстался с жизнью, было неприятно. И поэтому, когда, поднявшись в мансарду, он увидел что-то вроде кабинета с пухлым диваном, выбор был сделан. Этому поспособствовала ещё и относительная чистота диванной обивки: похоже, диван был куплен незадолго до эпидемии и поставлен в хозяйский кабинет. Поразмыслив, Аларик решил, что купит пару комплектов постельного белья и подушку, и будет спать в кабинете. В конце концов, когда окно будет вымыто, из него откроется хороший вид на речку: в пасмурную погоду она будет темным зеркалом, а в ясную — нарядной синей лентой в обрамлении зеленой травы.

Аларик с интересом осмотрел ящики стола, но ничего там не нашел, кроме отсыревшей бумаги и нескольких ржавых перьев. но зато внизу, когда он вышел в пристройку, на кухню, его любопытство оказалось вознаграждено в полной мере: открыв старинный сервант, он обнаружил несколько больших банок с вареньем, закрытых бумажными листками. Перетянутая тесьмой, бумага топорщилась, как пачки балерин, провокационно обнажая янтарные дольки абрикос, и вишни в тягучем темном сиропе.

Аларик подвинул себе стул и сел на него, опершись подбородком о руки. Взгляд скользил по холодной печи, по ряду начищенных сковородок, висящих на крючьях вдоль стены, по ряду кокетливых банок с вареньями. Веяло от всего этого домашним уютом, и Аларик с тоской подумал о том, что слишком мало этого тихого домашнего счастья ему выпало. Впрочем, теперь это не имело никакого значения: он был темным магом ковена Ворона, его магия была эффективна против вергов, и после каждого боя у него невыносимо и мучительно болела голова.

ГЛАВА 2. Бал в Эверморте

— Почему так получилось, что дядя богат, а мы — бедны?

она задала этот вопрос, крутясь перед зеркалом.

Зеркало было большим, в полный рост, и заключенным в старинную бронзовую раму. Камилла отражалась в нем целиком — от кончиков серебристых парчовых туфелек до самой верхней жемчужинки диадемы. Серебро и жемчуг заманчиво блестели в волосах — слишком светлых, почти белых, отливающих слабым перламутровым сиянием.

Платье тоже было хорошо. Даже страшно думать, сколько отец отдал за него: из атласа бледно-розового оттенка, с корсажем, украшенным мелкими жемчужинками. Подол был расшит шелковыми розами, и такие же розы шли по вырезу, формируя бретели.

Восторг, вот что она испытывала. Это было ее первое платье, и это должен быть ее первый бал. Камилле исполнилось восемнадцать — тот возраст, когда, хочешь-не хочешь, но девушка из благородной семьи должна быть представлена высшему обществу. И вот, бал приближался, приближался… до тех пор, пока не настало это солнечное утро, и старая Ханна не принесла платье.

Камилла все не могла на себя насмотреться. Это не платье — это настоящее чудо! До этого у нее были только серенькие, неприметные, в которых она сама себе казалась бледной молью. А в этом розовом великолепии, с жемчугом в волосах Камилла едва узнавала себя. Даже глаза, казалось, поменяли оттенок: были просто серые — а стали волшебными алмазами, переливающимися, искрящимися, заключенными в темную оправу.

— так получилось, — вздохнула из-за спины матушка, — так устроен мир: твой дядя — старший брат в семье, а твой отец — младший. Старшим всегда достается больше, моя жемчужинка.

И от ее голоса стало так горько, так совестно, что Камилла, развернувшись, бросилась матушке на шею, горячо шепча — прости, прости, я не хотела тебя обидеть.

— но, милая, ты меня вовсе не обидела, — теплые ладони матушки легли на щеки, — такова жизнь, и надо ее принять такой, какая она есть.

Камилла отстранилась и посмотрела на матушку: они были очень похожи, именно от нее Камилла унаследовала и белые волосы, и очень светлые серые глаза, и точеную фигуру. А ещё матушка была очень добра — и это тоже досталось Камилле. Ей порой было так жаль весь мир, что хотелось плакать.

— Вот и выросла моя девочка, — со вздохом сказала матушка.

Камилла вздохнула.

Потом тряхнула головой и даже топнула ногой.

— А я, пожалуй, знаю, как нам разбогатеть. В меня влюбится принц, и женится на мне!

матушка усмехнулась уголком рта — так, как это делала и сама Камилла.

— Принцы не женятся по любви, дорогая.

— А я сделаю так, что он на мне женится, — запальчиво возразила Камилла, — это платье — оно делает меня прекрасной, правда ведь? Разве хоть кто-нибудь устоит?

она удостоилась ещё одной грустной усмешки. И вдруг подумала, что платье матушки куда как более бедное, чем ее: из темно-синего бархата, но почти без шитья. очень скромное.