Камкурт. Хроники Тай-Шин

Он пробовал преодолеть невидимый пространственный барьер снова и снова. Выбиваясь из сил, падая в изнеможении, рыдая и рыча от собственного бессилия. А когда настала ночь, он снова вернулся в Поселок. Старика опять нигде не было видно. Адучи твердо решил не спать этой ночью. Но тело, изможденное бесплодными попытками побега, опять предательски вырубилось, утягивая за собой в омут тягучих и беспокойных видений уставшее сознание.

На этот раз причиной внезапного пробуждения была жуткая боль. Адучи закричал и вскочил, отталкивая от себя старика. Он сначала не понял, что произошло, а когда увидел капельки крови на губах Мунга, сразу сообразил — старик подкрался к нему в темноте и укусил его.

— Ты что, гад? Охренел?

Адучи метнулся к обидчику, намереваясь, наконец, выплеснуть на него весь груз нервного напряжения, скопившийся за все последнее время, но Мунг повел себя неожиданно. Он упал на колени и зарыдал, жалобно причитая:

— Не надо, не надо. Я не виноват! Это они заставили меня. Они…

— Кто? — тайшин еле сдерживал себя.

— Кермостор. Они пришли ко мне в темноте и заставили меня сделать это…

Адучи посмотрел на рану. Кровь, вытекающая из глубоких ран, была ярко оранжевого цвета.

— Ну-ка покажи свои зубы.

Старик закрыл голову руками, но Ковров схватил его и, разомкнув руки, заломил одну из них в болевой захват.

— Покажи зубы!

Мунг разжал губы и Адучи увидел два ряда прекрасных белых зубов, среди которых выделялись четыре острых длинных клыка. Таким зубам мог бы позавидовать любой хищник. Адучи отшвырнул алтайца в сторону.

— Кто ты? Ты же притворяешься. Ты не человек.

Мунг резко выпрямился и стремительно, подобно дикому животному пробежался по комнате. А затем, глядя на потрясенного тайшина, взбежал по стенке вверх и завис там, стоя на потолке вниз головой! Седые волосы свисали вниз немытыми сосульками, а оранжевые зрачки глаз светились в темноте.

— Если ты еще раз попробуешь убежать — я отгрызу тебе руку.

Сделав невероятный кульбит, Мунг оторвался от бревенчатого потолка и оказался на полу, перевернувшись в воздухе и приземлившись на ноги.

— Я знаю, о чем ты думаешь — жалеешь, что потерял свой нож? Угадал? — Мунг отрывисто засмеялся. Адучи сделал над собой невероятное усилие и проснулся…

— Чем ты здесь питаешься? — Адучи сидел около дома, прислонившись спиной к деревянной, шершавой на ощупь, стене. Мунг бродил неподалеку, между домами, высматривая что-то в траве.

— Здесь много еды, — жуткий старик наклонился и, разворошив узловатыми пальцами землю у ног, разочарованно выпрямился, — в основном грибы.

— Грибы? — Адучи хмуро усмехнулся, — Ничего удивительного. Я так и думал.

— А что? Раньше здесь много грибов было, — Мунг шумно почесался и опять занялся выискиванием чего-то в пожухлой траве. — А сейчас искать надо. Это все от ихних ракет, — он запрокинул голову вверх и погрозил невидимым спутникам кулаком, — вот доберусь я до них.

Адучи облизал пересохшие губы, и устало прикрыл глаза, но ненадолго. Оставлять старика без присмотра было чревато всякими неожиданностями. Вот и сейчас, открыв их он увидел как Мунг замер на месте и смотрел на тайшина настороженно-хитрым взглядом.

— Чего тебе?

— Да так…

— Если ты еще раз попробуешь меня укусить, я тебе все зубы повышибаю!

— А-а-а. Зря ты так с Мунгом разговариваешь. Ты кто? Так, кусок мяса перепуганный. А я, знаешь, кто? — он многозначительно промолчал, оставляя Адучи в неведении относительно своей истинной сущности.

— Ну, кто ты? Кто?

— У нас еще будет время — узнаешь… — леший мрачно покивал головой и продолжил свои странные поиски.

— И что, отсюда никто не уходил?

Мунг рассмеялся.

— А зачем? Тут тихо, спокойно, если меня не злить, конечно. Грибы есть. Вот мухомор красный — объедение. Паутинник. Ложноопенок. Сморчок. Перечный гриб. Жить можно. Иногда и мясцо приваливает. Заяц какой-нибудь шальной забежит. Или вот живчик, типа тебя. Вот скоро ты ослабнешь совсем от голода, начнешь грибы хавать. А потом зеленью покроешься, соками пропитаешься, так я тебя и съем.

— Скажи, Мунг, а почему ты людей так ненавидишь?

Леший вскинулся и, задрожав, сжал кулаки, тряся ими перед собой.

— А за что их любить-то? За их тупость и жадность?

— Ну не все же люди такие?

— Да все! Почти все! Только каждый думает про себя! — старик усмехнулся, понизив голос до доверительного, — Гнили в людях столько… Уж я то знаю, насмотрелся… Ты вон, тоже, сладкая поросль. Поди, жизни-то не видел? Просидел под родительским крылом, а все туда же — мудрость, духовность, доброта… А копнешь поглубже…Я тебя только поэтому съем. Из принципа. Это вы во всем виноваты. Я тебя сразу узнал!

— Кто это, мы?

— Детишки богатеньких родителей. Кровь с молоком.

— Да с чего ты…

— Молчок! Зараза людская. Испокон веков вы как зараза людская.

Адучи пошевелился, разминая затекшую спину, и удивленно разглядывая разошедшегося не на шутку лешака.

— При чем здесь родители богатые?