Камни Господни

— Хватит курить ладан! Дайте свежего воздуха, а сами ступайте вон! Царю надобно отворять кровь.

— Ишь ты, богомерзкий чернокнижник, сам шарахается от ладана пуще черта, так и государя от благодати отлучить хочешь? — Басманов выхватил из-за пояса длинный нож и ринулся на Бомелия. — Я тебе сейчас сам пущу кровушку!

Дорогу Басманову перегородил Малюта. Презрительно посмотрев на пышущего яростью окольничего сына, Скуратов усмехнулся:

— Разве не слышал, что лекарь сказал всем идти вон? Или ты, Федька, задумал повредить царскому здравию?

Лицо Басманова вспыхнуло, он развернулся и выбежал из опочивальни в слезах.

— Может, ты и меня выставишь? — спросил Вяземский, поднося Бомелию чашу для принятия крови. — Или, по-твоему, князь не достоин зреть на царскую кровь?

— Не мне, Афанасий, решать чего ты достоин, а чего нет, — Малюта перехватил чашу из рук Бомелия. — А только пойдешь вслед всех. Ежели считаешь себя нужным государю, возле дверей верным псом караулить станешь, малую службу справлять рад будешь. А коли охоты такой нет, ступай, куда заблагорассудится: хоть почивать, хоть бражничать, да хоть с девками развлекаться, делай, что знаешь, пока царь лежит на смертном одре!

— Да ты про что, Малюта, глаголешь! — закричал Вяземский. — Меня в измене обвинить задумал?

— Глотку-то не дери: у государя чай, не на базаре, — обрезал Скуратов. — Будет препираться, пошел вон!

Малюта подал знак стоящим при дверях опричникам и они, не говоря ни слова, схватили князя под руки и выволокли из опочивальни.

— Станешь царя отворять, режь так, словно перед тобою горло твоей жены или сына! — Скуратов протянул отточенное лезвие. — Держи-ка агарянскую бричь, сталь у ней добрая — на лету пушинку рассекает.

Елисей поклонился и, приняв бритву, показал, где надлежит сделать надрезы:

— Открою обратные жилы, дабы с черной кровью беспрепятственно смогла выйти и болезнь.

Не отрывая глаз, следил Малюта, как тонкими струйками стекает в серебряную чашу густая Иоаннова кровь, как, брызжа в стороны, маленькие ручейки роняют на сверкающие стенки сосуда драгоценные капли, а внизу, на самом дне, собирается горячая живая влага.

— Кровь — сама эссенция и плоти, и духа, — негромко сказал Бомелий, наблюдая за охватившим Скуратова возбуждением. — Не случайно говорили святые отцы: «Пролей кровь и стяжаешь дух…»

Елисей посмотрел на Скуратова с истинным смирением и покорностью и затворил царскую кровь.

Часть вторая СОЛЬ ЗЕМЛИ

Глава 1. Велик день

Тяжелый нескончаемый сон прервался внезапно, истаял сбивчивым дыханием, перегорев горячечным телом. Исхудавшими пальцами коснулся невидящих глаз — веки дрогнули, и мягкий, приглушенный свет стал издалека пробиваться через еще смеженные ресницы. Наступил рассвет. Долгожданный, мучительный рассвет, за которым начинался еще один день его жизни.

Карий приподнялся, спустив ноги с лавки. Больно. Ноги смешно ступают по полу, словно скоморошьи ходули. Каждый шаг, неловкий и по-младенчески неуклюжий, грозит обернуться падением. Но это не страшит, радует, наполняя путь страстью и надеждою.

Скрипнули двери: и в душную избу ворвался теплый весенний ветер, а с ним отдаленный церковный трезвон, гул пробудившегося города, перемешавшийся с суетливыми криками прилетевших грачей, да негромкий шепот капели, падающей с низенькой крыши прямо под ноги.

— Чудо, чудо! Господь не токмо Данилу очухал, но и на ноги поставил! — еще издали закричал подходящий к избе казак и бросился со всех ног к стоящему на пороге Карему, крепко обхватил, едва не роняя на пол. — Христос Воскресе!

— Ты ли это, Василько? — Карий коснулся его лица. — Не могу лиц различить…

— Ничего, прозришь! — казак скинул кафтан, и набросил его Даниле на плечи. — Кто долго в яме сидит, тоже слепнет, да не навсегда, а лишь на малое время.

— Что же со мной сталось?

— Как что? Бабу враг на тебя послал, да бабской червоточиной тебя и достал! — выругался казак. — Прости, Господи, в святой день даже их племя ругать грешно!

— Чем же, Василько, тебе бабы не угодили? Али ты вслед Савве собрался в послушники, раз в гневе на весь бабий род?

— Погодь, еще узнаешь.

Подошедший вслед за казаком Снегов похристосовался с Данилой, протягивая ему крашенное в луковой скорлупе пасхальное яйцо:

— Не слушай, сгоряча сказано, — Савва взял Карего под руку и повел в избу. — Еще затемно бегал Василько в церковь замок целовать, дабы ведьму нюхом учуять. Да опоздал, замочек-то в мокрую охочие облобызали!

— Незадача! — рассмеялся Карий. — Теперь понятно, почему у казака виновными все бабы стали!

— Погодь, еще узнаешь, — скривился Василько, но, встретившись со Снеговым взглядом, замолчал. — Будя языками молоть, на светлый день грех не разговеться.

На столе уже поджидал освященный кулич, залитая медом творожная пасха, да в истопленной печи томилась наваристая уха.

— Хочу на Пасху посмотреть, — сказал Карий. — Почитай, с начала поста пролежал.

— Не надобно тебе, Данило, по Орлу ходить, — Василько покрутил в руках ложку и, досадуя, бросил ее на стол. — Беды бы не вышло!