Камни Господни

Глотая горькую слюну, сбиваясь дыханием, Савва провел рукою по огненным волосам. Голову закружил запах крапивы и мяты и благоухающий, пестрый, пьянящий аромат цветущего леса.

— Тебя кличут как?

— Красава.

Савва почувствовал, что уже плывет, а вернее тонет в ее огромных зеленых глазах, над которыми носятся невиданные птицы, сорвавшиеся с древних выцветших фресок. Он не понимал, зачем так жарко ее целует, и почему они срывают друг с друга одежды. Но не противился, не мог, да и не хотел противостоять вспыхнувшему в его крови непостижимому огню, о котором, не веруя, слушал, и силы которого не мог вообразить.

Возле обложенного мхом охотничьего становища Красавы сидел здоровенный медведь, по-собачьи недоверчиво всматриваясь в подходящего к избушке Снегова.

Зверь жадно нюхал воздух, вытягивая скалящуюся морду вперед, будто бы силясь понять, почему изменился дух от его хозяйки, впитавший в себя горячие, резкие запахи чужой плоти. Савва сделал еще шаг, медведь зарычал и угрожающе двинул навстречу.

— Матвейка! — хозяйка окрикнула зверя. — Свой он, не чужак боле! Теперь вместе с нами жить станет!

Медведь недовольно посмотрел на Снегова, фыркнул и медленно скрылся в зарослях малины.

— Ишь, ты, обиделся! — удивился послушник. — Ревнивец он у тебя, словно не зверь, человек.

— Он мне навроде брата, — объяснила Красава. — Кабы не Матвейка, может, и не выжила бы. Волки здешние на кровь падкие, зимою шибко лютуют.

Девушка отворила дверь, молча приглашая Савву войти в избу.

Под крытой тесом кровлей выглядывает береста — теплее зимой, да и дух от нее в избе станет чище. Внутри — сложенная из валунов печь-каменка, вдоль завешанных шкурами стен — широкие лавки.

Савва прошелся по застланному еловыми ветками полу и, улегшись на лавке, блаженно потянулся:

— О таком даже и не мечтал. Али все мне снится да грезится? Отвечай, дева красная!

— А ты, миленький мой, и взаправду поспи. Вон как притомился, по лесу блуждаючи. А я песенку тебе спою. Тихую, ласковую колыбелушку.

Девушка закрыла ладонью глаза Саввы и тихонько запела, ласково перебирая волосы, тронутые раннею сединой:

Спи, кровинушка моя,
Укачаю я тебя.
Спи-ко ты до вечера —
Пока делать нечего.

И вот уже грезится Савве монастырь Михаила архистратига, где впервые обрел в крещении имя маленький подкидыш без роду-племени. Тогда, в годы малолетства Великого князя Иоанна Васильевича, на всем русском Севере был страшный голод. Непрекращающимся потоком из Москвы шли обозы, полные зерна, но хлеб голодающим не раздавали, а продавали втридорога иноземным купцам. Смерть выкашивала деревни и города — по всей Двине лежали мертвые, и некому было хоронить их. В те годы на людской крови расплодились волки, захватывая северные леса, превращаясь из диких зверей в грозных соперников, объявивших человеку войну за свою землю.

Придет времечко-пора,
Разбужу сама тебя.
Так велел Господь водить,
Уму-разуму учить.
Да молитвы читать —
Божий дом почитать.

Сквозь пение, ставшее вдруг далеким, но попрежнему сладостным, манящим за собой, Снегов почувствовал, как уходят воспоминания, восковыми свечами истаивает прошлое, разделяя в нем душу с телом.

Вот, уже распахиваются перед ним Едемские врата, и зрит Савва сияющих ангелов небесных, и слушает их переливные голоса, без устали прославляющие Творца за то, что сотворил мужчину и женщину и благословил их.

И был вечер, и было утро, и пришла ночь.

***

Маленькое лесное озерко, застывшее в томительном ночном свете, на полную луну вышло из берегов и парило над землей, с трудом удерживаясь на шатком прибрежном тростнике.

— Серебром растеклося! Будто бы и не вода, а живое зеркало посреди леса.

Обернувшись на восклицание Саввы, девушка улыбнулась и, не произнеся ни слова, спустилась к воде. Затем, сделав охотничьим ножом глубокий надрез на руке, опустила ее в озеро, еле слышно прошептав над тихою ночною водой:

— Кровь за кровь: ты у меня, я у тебя.

Отвязала веревку привязанной долбленой лодки и поманила к себе опешившего Снегова:

— Покуда не ушла луна, наше время лучить. Не медли, запаляй огонь.

Савва послушно забрался в лодку, запалил большой смоляной факел, и отчалил от берега.

Темная теплая вода беззвучно дремала в нежной истоме, отвечая ленивыми всплесками на плывущую по озеру лодку, да отзываясь приглушенными песнями лягушек. От падающих капель смола факела искрилась и шипела, и отраженный в воде огненный свет казался Снегову летящей по небу грозной падучей звездой — кометой, слышать о которой ему не раз доводилось у зырянских стариков и монастырской братии, предсказывающих по знамению звездному грядущие казни мира.