Камни говорят

В Стейнар хлев никто не строит
И ограду не кладет:
ведь гора с усмешкой злою
валуны в атаку шлет.
Иль Кальдаау хочет смыть,
что успели починить…

Старуха Оддни с Герди сказала об этом стихотворении Ингимюндюра: «Ему не следовало было без особой надобности сочинять про это стихи и таким образом настраивать против себя природные силы».

Как потом стало известно, силы природы действительно не преминули отомстить за это стихотворение. В ночь на 7 июля 1829 года с горы, находящейся рядом с хутором, начался страшный камнепад, а Кальда-Квисль (Холодный Ручей), который Ингимюндюр назвал Кальдаау (Холодная Река), с большим шумом хлынул с востока с песков Стейнара и разлился на поляне перед хуторскими постройками. Это случилось глубокой ночью. Хуторяне повыскакивали из постелей, и в этой неразберихе у жены Ингимюндюра случились схватки, после чего она родила ребенка под валуном неподалеку от хутора. Тот камень был хорошо известен в моей юности. Все происходящее случилось во время ливней, которые в Сюдюрсвейте под горами могут быть ужасно сильными.

Ребенок, родившийся у валуна, оказался мальчиком, его окрестили Сигюрдюром. Когда он вырос, то стал одним из лучших фермеров своего времени в сисле Восточного Скафтафедля, несмотря на то что был рожден у валуна. Законы природы, очевидно, не обращают внимания на такие мелочи.

Сигюрдюр жил в Квискере в местности Эрайви, где был старостой общины. Он представлял сислу Восточного Скафтафедля на собрании на Полях Тинга[79]. Про Сигюрдюра говорили, что у него были необычные глаза из-за молний и камнепада, случившихся в ночь, когда он родился. Известно также, что Сигюрдюр был ясновидящим и мог предвидеть приход гостей – причем это предчувствие его никогда не обманывало. От его двух дочерей пошел род квитскеровцев. Я знал одну из них, она была радушной и талантливой женщиной.

Во время упомянутого происшествия или сразу после него хутор Стейнар был заброшен, и Ингимюндюр построил новый на западном склоне и назвал его Сльетталейти. Там время от времени слышались тяжелые и сильные удары, происхождения которых никто не понимал. Некоторые считали, что звуки исходили из крупного валуна, находившегося за порогом бадстовы, а другие – что из маленькой кузницы к востоку от того же камня. Те удары слышали две или три семьи, которые поочередно жили в Сльетталейти, начиная с самого конца XIX века и вплоть до конца 1940-х годов. Звуки иногда слышались на протяжении длительного времени, и нередко это случалось средь бела дня.

19

Выше по склону, под которым стояли хутора к югу от песков Стейнара, поднимались весьма крутые скалы. В первые годы моей жизни, смотря на них со стороны хуторов, я видел всего лишь голые каменные стены. Но когда я начал подбираться к этим скалам, те словно оживали, и меня поразила та неоспоримая истина, что они переполнены удивительной жизнью. Я не понимал, чтó эта жизнь собой представляла, но чувствовал ее присутствие, и от нее исходила такая мощь, что, когда я смотрел в ту сторону, меня покидали силы. Тогда я пытался привести себя в чувство, поворачиваясь к скалам спиной и глядя на океан. Но осознать его с такой высоты мне тоже было не под силу. У меня кружилась голова, когда я сверху смотрел на море: его ширь выглядела ужасающей, а корабли – едва заметными и ничтожными. Тогда я словно оказывался меж двух огней.

Я пытался избавиться от ощущения собственной беспомощности: начинал смотреть в сторону, на юго-запад, где были пески Брейдамёрка. Я глядел поверх песка на островок Ингольфсхёвди, находившийся на западе рядом с районом Эрайви, в двенадцати часах ходьбы от Хали. Глаз радовали блестящие на солнце ручьи, протекавшие через тот пляж, а также сияние лагун к северу от песков – там вдали всегда происходило что-то необычное.

Скалы громоздились друг на друга, образуя гряды правильной формы. Находясь в Хали или Герди, я нередко их пересчитывал. Их было от двадцати одной до двадцати трех, если считать от самой нижней точки до края; некоторые были явно шириной во много саженей. Скалы были самой разной высоты, и я обратил внимание – чем они были выше, тем менее высокими казались, если смотреть на них со стороны. В чем тут дело? Может быть, их строитель устал от этой кладки – гряда за грядой, в которой, похоже, не было никакого смысла? Гребни были разноцветные: темно-серые, светло-серые, розовые, темно-синие, красные и багряные.