Камни говорят

Я, разумеется, понимал, что овца сильно изголодалась и наверняка очень страдает. Разговоры о том, чтобы ее убить, прекратились – выстрел из ружья до нее не достанет. А иной помощи ей ожидать и не стоит. Я иногда надоедал взрослым вопросами, нельзя ли как-нибудь помочь бедному животному. Мне всегда отвечали, что в этом случае сделать что-либо невозможно. Каждый день по многу раз я пристально вглядывался в скалы, находившиеся рядом с западней, когда там не было тумана, а если он опускался, то я пытался найти в своем воображении какие-то выемки, куда можно было поставить ногу, чтобы добраться до ложбинки. Я всегда останавливался у уступа, по которому овца туда забралась. Мне все время казалось, что есть возможность пролезть по нему до цели, лучше всего – проползти на четвереньках. А тогда не составило бы труда далее спуститься в ямку, ведь расстояние было вряд ли более двух саженей.

Но взрослые знали лучше меня, что уступ казался проходимым лишь издали, а если же к нему подойти, то станет ясно, что человек идти по нему не сможет. Это вряд ли можно было назвать уступом – на самом деле то место было больше похоже на длинный разрез в отвесной скале. Но даже несмотря на это я был убежден, что он не стал бы препятствием для Конрауда. Я желал, чтобы он, дай Бог, восстал из мертвых и вернулся в Герди в качестве работника – тогда эта овца не умерла бы от голода. Мне казалось, что Конрауд намного превосходил современных скалолазов в Сюдюрсвейте. Ловко лазить по скалам, наверное, прекрасно умел и Эцур Клиногор, сын Хроллауга. Думаю, что люди постепенно теряют навыки скалолазания.

Овца бесцельно стояла или лежала в ложбинке день за днем и ночь за ночью как в хорошую, так и в плохую погоду, и в последнем случае животному наверняка было очень холодно. Ты острее ощущаешь холод, когда голоден. А овце наверняка было очень холодно по ночам, ведь дело уже было в октябре. Иногда она ложилась на один бок, а потом через какое-то время вставала и укладывалась на другой. Порой она долго стояла, повернув голову к западу. Потом поворачивалась на восток, а иногда на юго-запад. В такие моменты я думал, что она смотрит на Хали, выглядывая мальчика, который часто стоит на восточной стороне хутора и смотрит на нее. Начал ли он предпринимать попытки что-то сделать для нее? Что овца подумала бы о помощи этого паренька, знай она, что он призывал подстрелить ее, чтобы она упала вниз на камни, переломав все косточки и превратившись в лепешку? Выстрелить безвинной овце в голову. Какой же я чертов мерзавец! Хотя гибель от пули лучше голодной смерти.

Овца двигалась все реже, медленнее и слабее. Это было хорошо видно с Хали. Она лежала в ложбинке все дольше и дольше и, похоже, перестала смотреть в сторону родного хутора, даже при том, что ее голова и была повернута в том направлении. Но, видимо, животное уже ничем не интересовалось. Овца, судя по всему, пребывала в полусне, едва будучи способной стоять на ногах. Очевидно, она уже не питала никаких надежд и скоро умрет. Умереть, больше не существовать, никогда не лазить по горным склонам, никогда не знать барана в рождественский пост, когда ты – овца…

Вот такой однообразной и изолированной оказалась жизнь этого несчастного животного в ямке на отвесной скале без травы в ненастную осеннюю погоду в Исландии.

– Эта жуть не может так продолжаться, – произносил я иногда про себя, сжимая кулаки. – Я должен прибодриться, избавиться от этих чертовых мрачных мыслей.

И я выпалил все злые и грубые ругательства об овечьей глупости и беспомощности, хотя их никогда не употреблял по отношению именно к этому несчастному застрявшему животному:

– Поделом этим безмозглым тварям! Они лучшего и не заслуживают, эти черти, забираясь в западни без повода и причины! Ведь у них достаточно травы в других местах, где и пейзаж красивый! Пускай дьявол их жалеет, а не я!

Но такие эмоции вскоре сменялись у меня прежним ощущением жалости:

– Ведь это дети, маленькие дети, не ведающие, что творят, и люди должны помогать им, когда у них беда. О, Конрауд, несравнимый гений скалолазания! Как бы я хотел, чтобы ты оказался сейчас в Герди!

В такой отвратительной атмосфере прошло много времени, а именно две недели, а может быть и больше. И вдруг случилось чудо, большое чудо. Как-то октябрьским утром, когда была ясная солнечная погода, в тот момент, когда все знающие морское дело мужчины к югу от песков Стейнасандюр готовились отправиться на промысел тюленя на островах Хродлёйхсэйяр, кто-то зашел к нам на помост в бадстове, где я стоял полуодетый, с новостью о том, что овца свалилась из западни и сейчас стоит, пощипывая траву, к востоку от морены под скалой.

– Что-о-о?? Да не может быть!

– Овца выпала из западни и сейчас жует траву на полянке к востоку от морены, как ни в чем не бывало.