Камни и черепа

Другие мужчины, их рода и соседних, отправлялись вниз или вверх по течению реки, а иногда переправлялись через неё, и углублялись в закатную страну. Из таких странствий они приносили (если возвращались) странные предметы, и еще более странные рассказы. И крученые раковины, шумевшие, если поднести их к уху, поражали сородичей так же, как и рассказ о реке, широкой настолько, что другого её берега было не увидать. Реке, чью горькую воду нельзя было пить. И о людях, живших по её берегам, похожих на них, но забывших человеческий язык. Впрочем, Тесугу иногда сомневался, сколько было правды в этих россказнях, а сколько вранья. Он-то уже не раз замечал, что хвастливые истории об охоте, которые мужчины рассказывали на вечерях вокруг общего костра женщинам и юным, сильно отличались от того, что они говорили друг другу.

– Тесугу! – прозвучал неожиданно резко голос старого Бына, и юноша, вздрогнув, поднял голову. Шедший впереди, старший остановился, и теперь смотрел на него, – нам нужна вода. Пойди и найди влажное место. Встретимся в лагере у вон той горы.

Как всегда, Бын говорил так, что возможности для вопросов и сомнений не оставалось. Что ж, он, по крайней мере, назвал его по имени, а не обратился «мертвый», как делало в этом походе большинство.

– Хорошо, – сказал Тесугу.

Глава четвертая

Мало знали люди о начальной земле, где жили Древние. И то, что говорили неспящие в одном роду, отличалось от того, что говорили в другом. Но все были согласны, что Древние жили давно и далеко – так давно и далеко, что человек не может представить себе этого. А землю их помещали то за горами, такими высокими, что зори верхнего мира разгораются на их белых вершинах – то за водами. За теми самыми водами, до которых иногда доходили редкие смельчаки – беспредельно широкими, горькими и шумящими голосами безымянных духов.

Но, откуда бы ни пришли Древние, на той земле, которую они покинули, все было иначе. Там не знали ночи – времени, когда души старых охотников выходят из нижнего мира и увлекают людей в свой пляс. Они не умирали, и глаза их не закрывались – вместо этого Древние просто превращались в рогатых или косматых братьев, или других из малых народов, а потом вновь становились собой.

Все могли говорить – и речь антилопы или газели, медведя и льва, сейчас понятная лишь редким неспящим, которые не могут объяснить ее людям, тогда звучала так же ясно, как человеческая.

Много еще говорили о начальной земле, и о том, что выгнало оттуда Древних. Но все сходились, что величайшим из Древних был Эцу.

Разыскать воду – подходящая работа даже для него, думал Тесугу, осторожно пробираясь между округлых черных камней. Нагретые за день, они сейчас были теплыми, почти горячими в остывающем вечернем воздухе. От долгого пути хотелось пить – гложущее, томящее желание. Сравниться с ним могли, наверное, только те мгновения, когда он видел, как сестры Егда обмывали тела в наполненном по весне ручье, и его пах сводило от сладкой боли…пока Егд не застал его за подглядыванием, и не украсил единственным большим шрамом.

Тесугу остановился и прислушался, пытаясь понять, куда теперь идти. Воду можно услышать, учил его старый Бын, который считал, что даже мертвого надо научить чему-то полезному – и множество признаков позволяли почувствовать, что водная порода рядом. Узкий ручей, таящийся в почти невидимой глазу расселине, или влажное место, где воду можно выпустить из-под земли. Ничего, а ведь он уже отошел так далеко от своих. Потеряться, впрочем, он не боялся – похожая на проломленный бычий череп гора, на которую ему указывал Бын, темнела впереди, там он с другими и встретится.