Камни и молнии (сборник)

– Все так отвечают, когда их благодарят или хвалят. Для этого существует стандартная формула скромности под шифром из первых букв ЛНМПТ, что означает – любой на моем месте поступил бы так же. Конечно, откуда же вам это знать!

– Ну и злой же ты, – улыбнулся бритоголовый. – Впрочем, это хорошо… Плохо то, что вы здесь, на Земле, как мне кажется, утратили вкус к решительным действиям…

– Так я и знал! – вырвалось у Чингиза. – Вы победили благодаря каким-то своим особым качествам! Все правильно, вы даже не похожи на человека Земли!

– Зато вы все очень похожи друг на друга, – проворчал Старик, дотронувшись пальцами до шрама.

– Простите, я совсем не имел в виду внешнее сходство, – смутился Чингиз.

– И я тоже, – сказал бритоголовый, – но от этого нам не легче. За кого, собственно, ты меня принимаешь? – Этот вопрос сбил Чингиза с толку.

– Не знаю, – ответил он. – Просто вы чем-то от нас отличаетесь. Я это чувствую, потому что все люди должны быть одинаковыми…

– Такими же одинаковыми, как астриды? – спросил бритоголовый и, сморщась, прижал руку к сердцу.

– Нет, вы не поняли, – оправдывался Чингиз. – Я только хотел сказать, что лучшее качество человека – это его простота. Да, да, простота! А вы для меня совсем непонятны!

– Жаль, меньше всего хотелось мне быть непонятным, – вздохнул Старик и, немного помолчав, добавил: —Но и слыть простаком тоже не желаю – уж больно это подозрительное дело. Простой человек может оказаться и простофилей, и бесцеремонным нахалом, и даже воинствующим, скорым на расправу невежей!

Кровь бросилась в лицо Чингизу. Он. ощутил какую-то неведомую опасность, направленную только против него одного, которая исходила от этого беспомощно распростертого в кресле человека. В тембре его голоса, в строе речи, в интонациях заключалось что-то бесконечно волнующее. Охваченный смятением, уже почти механически, борттехник спросил:

– А какими, по-вашему должны быть люди?

По-нашему? – В глазах бритоголового вспыхнули лукавые искорки. – Трудно сказать. Я думаю, прежде всего человек должен быть неповторим…

– Как это неповторим? – Очевидно, каждый по-своему, – ответил Старик. – Ну, возможно, так же, как неповторимы вот эти стихи…

И, прикрыв ладонью глаза, он негромко продекламировал:

Там, где вечно дремлет тайна,
Есть нездешние поля.
Только гость я, гость случайный
На горах твоих. Земля.[12]

«Отец!» – хотел крикнуть Чингиз, но не услышал своего голоса.

1968

«ХОТЕЛ БЫ Я ЗНАТЬ…»

Предвидеть катастрофу не удалось. Когда несущиеся во мраке титанические обломки погибшего мира прошили систему Голубой звезды, жаркая планета Рубин сместилась с орбиты и через несколько дней стала ледяной пустыней. Только в горах, накрытых завесой пурги, блуждали два огонька. Это были фары сбившегося с пути транспортера. Выбравшись из-под обвала, машина уже много дней нащупывала выход из лабиринта скал. Глыбами, сорвавшимися в момент катастрофы, был разбит кормовой отсек, где помещалась радиоаппаратура. Вышел из строя гироскопический компас. Он стал давать ложные показания раньше, чем это обнаружилось – три человека в кабине оказались без связи с базой, без данных о местонахождении. Легкий транспортер с негерметичной кабиной, набор тонизирующих средств из бортовой аптечки и подогретый питательный бульон – таковы были их козыри. Внутри кабины – минус двадцать градусов по Цельсию, снаружи – вдвое больше, плюс шквальный ветер со снегом. Не надо объяснять, как мало пригодно тропическое снаряжение в условиях полярной зимы: шорты, безрукавки, летние комбинезоны, походные одеяла и спальные мешки, предназначенные скорее для защиты от насекомых – вот все, чем люди располагали. Объезжая препятствия, транспортер упрямо шел сквозь пургу. И пока машина еще могла двигаться, три человека не теряли надежды.

Имант был старшим тройки биологов, исследовавших тропическую флору планеты. На нем лежала ответственность за судьбы товарищей. Сжимая руль транспортера, он до боли в глазах всматривался в освещенное фарами пространство, чтобы вовремя разглядеть впереди пасть расщелины.

Когда наступало время передавать управление Петеру, Имант откидывался на сидении; кристаллики инея, поднятые движениями людей, медленно оседали, кружились в воздухе, и также неторопливо мысли человека возвращались в привычное русло. В который уж раз он думал о СОД. Всю жизнь биолога манили к себе далекие звезды, но ради СОД, ради осуществления этой последней своей идеи, он возвратился на Землю и целый год проторчал в биоцентре.