Камни вместо сердец

Лес ранним утром пребывал в восхитительном покое. Птицы сладко распевали в ветвях, белка следила за мной с ветви бука, и ее пушистый рыжий хвост подчеркивал зелень листвы. Я сидел на поваленном стволе посреди небольшой лужайки возле дуба, радуясь просторному жилету и рубашке, которые надел для охоты. Из-за спины до меня доносились голоса завтракавших за деревьями гостей, в то время как ровный шелест ветвей в недрах парка указывал на то, что мастер Эйвери вместе со своими людьми выслеживает оленя. Однако мне следовало отстраниться от них, уйти как можно дальше, хотя бы на минуту-другую. Скоро по охотничьему парку прокатится конная буря…

Я же пока размышлял о событиях предыдущего дня.

Когда мы возвратились из церкви, Дэвида отвели наверх и заставили лечь, хотя он все время протестовал, уверяя, что уже совсем пришел в себя. Его отец попросил Дирика пройти в его кабинет. Я как раз поднимался наверх, когда мой коллега появился на лестнице и спросил, не угодно ли мне посетить мастера Хоббея.

Хозяин Хойлендского приорства сидел за своим столом с серьезным выражением на лице. Он негромко попросил меня сесть, взял песочные часы и перевернул их, с печалью наблюдая за течением песчинок.

– Итак, мастер Шардлейк, – промолвил он ровным тоном, – вы видели, что у моего сына… что сын мой болен. Этот факт мы всегда старались держать при себе. Он всегда чрезвычайно угнетал мою жену: зрелище его припадков поражает ее в самое сердце. За исключением членов семьи, о его болезни знал только Фальстоу. По милости божьей, у Дэвида никогда еще не было припадка в присутствии слуг. Мы скрывали его болезнь даже от мастера Дирика. – Николас грустно улыбнулся своему адвокату. – Простите меня за это, Винсент. Но теперь о ней знают все. Эттис и его компания сегодня будут весь вечер осмеивать Дэвида в деревенской таверне…

Опустив часы на стол, он сжал пальцы в кулак.

– Насколько я понимаю, Хью уже какое-то время известно о болезни Дэвида, – заметил я.

– Первый приступ случился у моего сына сразу же после того, как к нам переехали Хью и Эмма… когда мы еще жили в Лондоне.

– Однако вы, тем не менее, хотели выдать Эмму за вашего сына. А заключать брак подопечного с лицом, подверженным такой болезни, как падучая, не разрешается.

– Девушка умерла, – резким тоном напомнил Дирик.

И он беспокойно поглядел на Николаса, словно бы опасаясь того, что тот может наговорить больше, чем следует. Но что еще он мог бы сказать?

Я повернулся к Хоббею:

– Так, значит, Хью все время держал это в секрете?

Хозяин дома кивнул, но теперь глаза его смотрели на меня с настороженностью:

– Он согласился молчать и никому не рассказывать. И сдержал свое обещание.

– Сложно возлагать подобную обязанность на мальчика, – покачал я головой.

– Сам факт его молчания, бесспорно, свидетельствует о его верности семье, – вставил Винсент.

– Но ваше явление сюда и все это дело, – в голосе Николаса прозвучала гневная нотка, однако он немедленно овладел собой… – все это подвергло мою жену и сына огромному напряжению. И я полагаю, что именно это послужило причиной приступа Дэвида.

Однако потом он взял себя в руки и продолжил:

– Я бы попросил вас в порядке милосердия не сообщать об этом в Опекунский суд и не раскрывать наш секрет в Лондоне.

Я внимательно посмотрел на него. На лице Хоббея читалось тихое отчаяние. Губы его на мгновение дрогнули.

– Мне надо подумать, – ответил я.

Николас и Дирик переглянулись, и мастер Хоббей вздохнул:

– Мне пора идти, необходимо отдать еще несколько распоряжений в отношении охоты.

– Вы по-прежнему уверены в том, что эти приготовления разумны? – спросил мой оппонент.

– Да. Я не склоню головы, – отозвался хозяин с долей прежней твердости. – Я встречу моих гостей. И вы, Винсент, должны присутствовать, как подобает моему адвокату. Мастер Шардлейк, – повернулся он ко мне, – а вы примете участие в охоте?

Я помедлил, сознавая, что имею дело с пересмотром тактики, попыткой задобрить меня. Но потом кивнул:

– Благодарю вас. Охота избавит мои члены от скованности, которую я ощущаю после дней, отданных верховой езде.

Николас встал. Он казался предельно уставшим.

– Возьмите с собой своего клерка, если он захочет, – предложил он. – A после охоты прибудут сэр Квинтин и его сын. Мне следует оказать им подобающее гостеприимство.

Вернувшись в отведенную мне комнату, я тяжело опустился на постель. Следует ли мне сообщать о болезни Дэвида Сиротскому суду? Я не имел желания делать это. Но в какой мере жизнь в этой тесной семье при таком секрете повлияла на Хью? Через некоторое время, после новых раздумий, я вышел в коридор и постучал в дверь комнаты Кертиса.

Он открыл ее почти сразу:

– Мастер Шардлейк, входите.

Я последовал за ним в его уютную комнату. В ней было темно – полуприкрытые ставни не пропускали внутрь яркий дневной свет. На столе лежала открытая книга, «Утопия» Томаса Мора.

– Решили дать Томасу Мору еще один шанс? – спросил я.