Камни вместо сердец

Ну, а теперь скотты явным образом готовились навалиться на нас, подумал я, подкрепленные тысячной французской ратью. Впрочем, этому едва ли стоило удивляться после того, как наш король целых три года рыцарственно воевал с их королевой Марией, едва вышедшей из колыбели. Приглядевшись к компании, я заметил среди нее человека постарше и узнал покрытое шрамами лицо и повязку на глазу моего собственного домоправителя. Побагровевший Колдайрон распевал во всю глотку. Я вспомнил, что сегодня у него как раз свободный вечер.

— Сходи к решетке и принеси мне пиво и пирог, — сказал я Бараку, кивнув в сторону стойки, отделенной от таверны перегородкой.

Мой спутник возвратился с двумя кружками пива и двумя пирогами с бараниной. Тяжело опустившись на скамью, он посмотрел на меня виноватыми глазами:

— Прости меня.

— Тамасин очень взволнована.

— Она права, я это знаю. Мне не стоило раздражать эту задницу в мундире. Солдаты у нас такие обидчивые. Ты уже слышал? Отряд немецких наемников сегодня утром устроил бунт в Излингтоне. Хотели получить побольше денег перед выступлением в Шотландию.

— Английские войска не устраивают никаких волнений.

— Ты сумеешь выпутать меня из этой истории? — спросил мой помощник серьезным тоном.

— Надеюсь на это. Ты знаешь, что я сделаю все, что смогу. — Я покачал головой. — Сегодня видел, как сотня людей из городского ополчения уходила от Вестминстерской лестницы. A в Линкольнс-инн говорили, что во флоте уже двенадцать тысяч людей. Шестьдесят тысяч ополчения находятся на берегу Канала, тридцать тысяч — в Эссексе. Двадцать тысяч на шотландской границе. Милостивый боже!..

За перегородкой один из разгулявшихся юнцов вдруг выкрикнул:

— Мы разыщем в Лондоне всех французских лазутчиков до последнего! Эти грязные свиньи — не ровня простому англичанину!

— Этот петушок запел бы иначе, будь у него жена и ребенок. — Барак откусил большой кусок пирога и отхлебнул пива.

— Но если бы ты сам теперь снова был бы в их возрасте и одиноким, разве не пел бы сейчас вместе с ними?

— Нет. Я никогда не стремлюсь бежать вместе со всеми, особенно когда вся толпа несется к обрыву. — Утерев губы, Джек снова приложился к кружке.

Я посмотрел на почти опустошенную им посудину:

— Эй, полегче там!

— Ты знаешь, что теперь я много не пью. Именно это поссорило меня с Тамасин. И воздержание не всегда дается мне легко. Это тебе хорошо читать нотации по этому поводу… ты пьешь так мало, что в твоей кружке и мыша не утопишь!

Я грустно улыбнулся. Действительно, пью я мало. Никак не могу выбросить из памяти отца, который после смерти матери проводил все свои вечера в таверне. Уже лежа в постели, я слышал, как слуги ведут его наверх, нетвердо держащегося на ногах и бормочущего какую-то чушь. Я дал себе клятву, что никогда не стану таким. Покачав головой, я промолвил:

— Так что же тебе удалось выяснить сегодня?

— Мне кажется, что в смерти Майкла Кафхилла кроется нечто странное, — негромко проговорил Джек. — Я поговорил с его соседями, повстречался с местным констеблем. Старикана временами даже понять трудно, посему пришлось ублажить его пивом. Он сказал, что у Майкла были раздоры с некоторыми из местных подмастерий. С уличными мальчишками, пыжащимися, чтобы изобразить из себя невесть что, и во всех видящими французских лазутчиков.

— Какого рода раздоры?

— Констебль слышал, как некоторые из них выкрикивали ругательства в спину Кафхилла. Очевидно, здешним парням не нравилось, как он смотрел на них.

— И как же?

— Так, как если бы хотел забраться к ним в гульфики.

Глаза мои округлились:

— На слушании об этом не должно прозвучать ни слова. А что сказали соседи?

— Под комнатой Майкла живет молодая пара. Они не часто встречались, разве что слышали, как он поднимается по лестнице или расхаживает у себя в комнате. В ночь его смерти их разбудил какой-то грохот. Муж поднялся наверх, но ему никто не ответил, поэтому он вызвал констебля. Тот взломал дверь и обнаружил, что Кафхилл повесился на потолочной балке. Вырезав полосу из простыни, он связал из нее удавку, а потом встал на стул и ногою отбросил его. Стул-то и произвел шум. — Оживившийся Барак подвинулся вперед. — Я спросил у тех молодых соседей, не слышали ли они на лестнице других шагов, направлявшихся вверх или вниз. Они не слышали, но над комнатой Майкла других этажей нет. И констебль сказал, что окно в комнату было открыто.

— Лето, чему ж тут удивляться!

— Я просто хочу сказать, что некто мог забраться в комнату через окно, удушить спящего Майкла, а затем повесить его. — Барак улыбнулся лукавой, как в прежние времена, улыбкой. — Если хочешь, можем завтра сходить туда, поглядишь сам. Комнату с тех пор не сдавали. Констебль оставил ключ у молодой пары снизу. Я предупредил их, что могу вернуться и притом не в одиночестве.

— Я подумаю об этом. А как насчет викария?

— Он по-прежнему служит в той же самой церкви, Святой Эвелины на Фолл-лейн. Зовут его мастер Бротон. Его не оказалось на месте, и служка велел зайти завтра к одиннадцати.

Я улыбнулся:

— Отлично. Возможно, у нас появится свидетель. И мы нуждаемся в нем.