Показался цезарь. Он ехал в колеснице, имеющей вид шатра, в которуй была запряжена шестерка идумейских жеребцов с золотыми подковами. Шелковые завесы шатра были раздвинуты, чтобы народ мог видеть цезаря. На колеснице могло поместиться несколько человек, но Нерон пожелал ехать через город один, чтобы внимание народа было всецело сосредоточено ни нем. У ног его сидели два урода-карлика. Он был в белой тунике и тоге аметистового цвета, которая бросала голубой отсвет на его лицо. На голове был лавровый венок. Со времени путешествия в Неаполь цезарь очень растолстел. Лицо обрюзгло; заметен был двойной подбородок, поэтому казалось, что рот начинается тотчас под носом. Толстая шея была обернута шелковым платком, который он поправлял каждую минуту белой жирной рукой, поросшей рыжими волосами; он не позволил удалять по обычаю эти волосы, потому что его уверили, что от этого будут дрожать руки и это помешает его игре на лютне. Безграничное тщеславие было написано на лице его в соединении с усталостью и скукой. Вообще лицо это казалось одновременно ужасным и шутовским. Он поворачивал голову направо и налево, щурил глаза и внимательно слушал, как его приветствуют. Вокруг раздавались апплодисменты и крики: "Здравствуй, божественный! Цезарь! Император! Здравствуй! Несравненный сын Аполлона! Аполлон!" Он улыбался, но иногда по лицу его пробегала тень беспокойства: римская толпа была насмешлива и, пользуясь своей многочисленностью, позволяла не раз выкрикивать дерзости и отпускать злые шутки по адресу даже тех великих триумфаторов, которых действительно любила и уважала. Известно, что некогда при въезде Юлия Цезаря в Рим раздавались крики: "Граждане, берегите жен, едет лысый развратник!" Но чудовищное самолюбие Нерона не выносило насмешек, шуток и намеков. В толпе слышались возгласы: "Меднобородый!.. Меднобородый, куда везешь свою огненную бороду? Не боишься ли, что Рим загорится от нее?" Кричавшие это не знали, что шутка их таит в себе страшное пророчество. Цезаря не очень сердили эти возгласы, потому что бороды он не носил, после того как в золотом ларце принес ее в жертву Юпитеру Капитолийскому. Но были и такие, которые, спрятавшись среди камней и около строящегося храма, кричали: "Матереубийца! Орест! Алкмеон!" Иные выкрикивали: "Где Октавия?! Сними пурпур!", а едущую за Нероном Поппею обзывали бранными прозвищами. Тонкий слух Нерона улавливал такие крики, и он подносил тогда к глазам свой отшлифованный изумруд, словно хотел увидеть и запомнить крикунов. Таким образом случайно его взор остановился на возвышавшемся над толпой апостоле Петре. На мгновение взоры этих людей встретились, и никому из пышной свиты цезаря и многочисленной толпы народа не пришло в голову, что в эту минуту смотрят друг на друга два властелина мира, из которых один скоро исчезнет, как кровавый сон, а другой, старик, одетый в грубый плащ, примет в вечное владение и мир и Рим.