Камо грядеши (пер. В. Ахрамович)

Виниций побледнел. Он понял, что его хотят разлучить с Лигией, а если теперь он потеряет ее, то никогда больше не увидит… Между ним и ею произошло нечто значительное, и теперь, чтобы обладать Лигией, он должен искать иных путей, о которых у него не было еще времени подумать. Что бы он ни сказал этим людям, даже если бы поклялся вернуть Лигию Помпонии Грецине, они вправе были не принять этого на веру, — и они не поверят. Он мог это сделать раньше: вместо того чтобы преследовать Лигию, он мог пойти к Помпонии — дать ей слово, что отказывается от своего намерения, и тогда сама Помпония отыскала бы девушку и взяла ее снова домой. Нет! Он чувствовал, что подобные обещания не смогут удержать их и никакие торжественные клятвы не будут ими приняты; не будучи христианином, он должен был клясться бессмертными богами, в которых сам не очень верил и которых эти люди считали злыми духами.

В отчаянии он хотел как-нибудь убедить и Лигию, и ее защитников, — но для этого нужно было время. Кроме того, ему нужно было хоть несколько дней побыть близ нее. Как тонущему обломок доски или весла кажется спасением, так и ему казалось, что в эти несколько дней он сумеет сказать ей нечто такое, что сблизит их, сможет обдумать свое положение, использовать какое-нибудь благоприятное обстоятельство.

Собравшись с мыслями, он сказал:

— Послушайте меня, христиане. Вчера вместе с вами я был на кладбище и слышал ваше учение; но если бы я и не знал его, то по делам вашим могу убедиться, что вы люди честные и добрые. Скажите вдове, живущей в этом доме, чтобы она оставалась здесь, останьтесь сами и мне позвольте остаться. Пусть он (Виниций посмотрел на Главка), врач или просто опытный в деле ухода за больными человек, скажет вам, можно ли меня переносить куда-нибудь сегодня. Я болен, у меня сломана рука, которая в течение нескольких дней должна оставаться неподвижной. Я решительно говорю вам, что останусь здесь, — неужели вы захотите применить ко мне силу?

Он замолчал; в разбитой груди не хватало дыхания. Крисп сказал:

— Нет, господин, мы не прибегнем к насилию над тобой, мы лишь сами постараемся унести отсюда свои головы.

Не привыкший к возражениям молодой человек сдвинул брови и сказал:

— Позволь мне отдохнуть.

Немного помолчав, он снова стал говорить:

— О Кротоне, которого убил Урс, никто не спросит; сегодня он должен был уехать в Беневент, куда вызвал его Ватиний, поэтому все будут думать, что он уехал. Когда я с Кротоном входил в этот дом, нас не видел никто, кроме одного грека, бывшего также в Остриануме. Я скажу, где он живет, вызовите его сюда. Человек этот получает от меня деньги, поэтому я велю ему молчать. Домой напишу письмо, что я поехал в Беневент. Если грек успел известить префекта, то сделаю заявление, что Кротона убил я сам и что он сломал мне руку. Я сделаю все это, в чем клянусь тенями матери и отца! Поэтому вы можете оставаться здесь, ибо волос не упадет с вашей головы. Позовите ко мне скорее грека, которого зовут Хилон Хилонид!

— Главк останется при тебе, господин, — сказал Крисп, — и вместе с вдовой будет ходить за тобой.

Виниций еще больше сдвинул брови.

— Послушай, старый человек, что я скажу. Я благодарен тебе, и ты мне кажешься добрым и честным человеком, — но ты не говоришь того, что таится у тебя на дне души. Ты опасаешься, что я позову своих рабов и велю им схватить Лигию? Ведь так?

— Да! — серьезно и решительно ответил Крисп.

— Подумай о том, что с Хилоном я буду говорить при вас, при вас напишу домой письмо о своем отъезде, помимо вас я не смогу послать никакого распоряжения… Подумай об этом и не дразни меня больше.

Виниций взволновался, лицо его исказилось от гнева, и он раздраженно продолжал:

— Неужели ты думаешь, что я стану запираться в своем желании остаться здесь ради нее?.. Глупец угадает это, даже если бы я отрицал. Но силой брать ее не буду больше… Тебе же вот что скажу: если она не останется здесь, то здоровой рукой я сорву все повязки, не стану принимать пищи и питья, — и пусть смерть моя падет на тебя и на твоих братьев. Зачем ты лечишь меня, зачем не убил сразу?