Камов и Каминка

В другом классе, оживленно жестикулируя сухонькими, изуродованными артритом руками, распоряжался сухой старик в серой кепке. Его худенькое, укутанное пледом тело тонуло внутри инвалидного кресла на колесах.

— Бедра, — грассируя мурлыкал он, — посмотрите на эти бедра! Ласкайте их кистью, любите их!

Модель, на удивление похожая на ту, что позировала в соседнем зале, лежала, вытянувшись на роскошном персидском ковре.

— А кто тут позирует, Apex, и почему они так похожи — близняшки?

— Ты что, не узнал? — удивился Apex. — Да это же Сюзанна, Сюзанна Валадон! Она на моей памяти никогда не отказывала. Но когда есть возможность, предпочитает лежать. Позвоночник, как ты сам знаешь, у нее того.

— А та, что стоит?

— Так это она же и есть!

— То есть как, Apex?

— Ну так, просто. Там она и тут — она. Ну что ты на меня вылупился, Сашок? Ты пойми: я одновременно и там и тут. И Сюзанна тоже. И каждый так. Есть такие, что не в десятках, сотнях мест — как Винсент, например, Леонардо, Поль или Анри. — Он махнул рукой. — Однажды сам поймешь. Ладно… дальше у нас портретные классы, там сегодня сам Аньоло. — Apex закатил глаза к потолку.

— Неужто? — прошептал художник Каминка. — А можно на него хоть глазком взглянуть?

— Нет, — мотнул головой Apex, — на нюх не переносит любопытных, может банкой зафитилить. Ну и еще есть у нас, конечно, натюрмортные дела, но я, как вы знаете, далек от этой темы.

— А там кто? — заинтересовался художник Камов.

— Там о-го-го кто, — с уважением сказал Apex, — Джорджио, Поль, Жоржик, Кузьма Сергеевич… А еще классы композиции, света, технологии, техники рисунка, графические мастерские, скульптура — короче, ну просто шикарно. Вот только с пейзажным классом у нас проблемы. Состав на сегодня ну просто изумительный: я, Тернер, оба Клода, Терентий, Поль, Анри, Нахум, Петя, но все тут идет, так сказать, на пальцах, теоретически, поскольку, сами понимаете, наверх нам хода нету.

Они прошли по коридору, завернули направо, и Арефьв осторожно постучал в дверь.

— Заходите, заходите, — раздался приветливый, чуть картавый голос. Навстречу нашим героям поднялся невысокий широкоплечий бородач с высоки куполом лба над ласковым круглым лицом. — Шалом, шалом! Проходите, очень приятно.

— Вы… — прошептал художник Каминка.

— Борис Шац, к вашим услугам, а вы, я так понимаю, господин Каминка? Да-да, наслышан о вас от дочери моей Зоары. Вас, — Шац приветливо протянул широкую ладонь художнику Камову, — вас, сударь мой, не имею чести знать, но знаю от общих друзей. — Он ласково улыбнулся Арефьеву.

— Профессор Шац, — быстро стал объяснять художнику Камову художник Каминка, — основал «Бецалель». Он у Антокольского учился, в Париже.

— Ах, Марк Матвеевич… — заулыбался Шац, — изумительный, прекрасной души человек, он, к сожалению, сейчас нечасто у нас бывает, а я отсюда практически не отлучаюсь.

— А кто это все придумал? — спросил художник Каминка.

— Да как вам сказать, — конфузливо сказал Шац, не переставая бегал по комнате. — В общем, наверное, я и придумал. Понимаете, встречи всегда и повсюду происходили, но, во-первых, нерегулярно, — он загнул мизинец на правой руке, — а во-вторых, — он загнул безымянный палец, — случайно и неорганизованно. А тут последние лет тридцать, ну как бы это сказать, потребность возросла. И тогда мне пришла, знаете ли, идея: этакие, как сейчас говорят, альтернативные, так сказать, катакомбные академии. Теперь они у нас повсюду: в Нью-Йорке, Париже, Риме, Москве. Ну а я здесь — место родное, выстраданное. В Софию наведываюсь, тоже место, хе-хе, не чужое… А вот и чай. И пиво. Я, извините, не пью.

— Профессор, — осторожно сказал художник Камов, — все, что мы видели… нет слов… это совершенно изумительно, но… простите, конечно, я не очень понимаю…

— Вы, наверное, хотите сказать зачем? — прервал его Шац.

— Да, — облегченно сказал художник Камов, — вот именно.